Наутро, правда, стало ещё хуже. Голова разболелась настолько, что стала напоминать пустой чугунок, гудящий от малейшего движения или прикосновения. Появилась тошнота и слабость, живот свело от голода. Каждое движение отзывалось невыносимой тянущей болью в мышцах, а повреждённая лодыжка опухла и полностью онемела.

Предприняв несколько попыток подняться, графиня вдруг осознала, что вся вчерашняя борьба была бессмысленной. Накатившее отчаяние неожиданно придало сил, и Ольга Анваровна всё же смогла подняться. Ежесекундно рискуя свалиться то от слабости, то от дурноты, то от боли, захромала, стараясь держать направление по солнцу. Конечно, падала, царапая об отломанные сухие ветки ладони, рвала платье об кусты, ударялась локтями и коленями. Всякий раз думала, что уж на этот-то раз – всё, конец. И снов поднималась, сама не понимая, как.

А к вечеру вышла к охотничьей хижине, приютившейся посреди небольшой лесной прогалины, по периметру густо заросшей кустами дикой малины. Сначала не поверила своим глазам – мало ли что ей, уставшей до изнеможения и непонятно как всё ещё стоящей на ногах могло почудиться. Однако, доковыляв до сложенных из бруса стен и ощутив пальцами шероховатую структуру дерева, очищенного от коры, Ольга Анваровна не сдержала слёз.

Хижина оказалась настоящей и сулила хотя бы одну ночь пусть не на перинах, к которым была привычна графиня, но хотя бы в сухости и безопасности. Ольга Анваровна не помнила, как добралась до двери и оказалась на жёсткой скамье, сколоченной из досок.

Сон пришёл тут же, на удивление спокойный и глубокий, что, впрочем, было неудивительно – вымоталась непривычная к нагрузкам графиня более чем изрядно. Но он не принёс ожидаемого отдыха. Напротив, к утру графине стало ещё хуже. Подняться со скамьи она уже не смогла, воспалённый разум погрузился в бред. Графине чудилось, что она в хижине не одна, что рядом с ней находится кавалер, внешностью и сложением похожий на древнего грека из поэмы Гомера про осаду Трои, которую Ольга читала втайне от мужа.

Звали кавалера, кстати, тоже весьма красноречиво – Патрокл. Он поил обессиленную графиню каким-то напитком, имевшим отвратный вкус, и обещал, что скоро всё пройдёт, и несчастная Ольга встанет на ноги.

Ольга Анваровна послушно пила пойло – доктора, которым показывал её мечтавший о наследниках муж, выписывали ей ещё не то, хоть и знали, что проблема не в графине. Слушала речи кавалера, не особо вникая в смысл. Но по большей части всё же спала.

И, к её удивлению, теперь с каждым пробуждением чувствовала себя всё лучше и лучше.

Я лежал, вдыхая тонкий аромат духов графини, и всё никак не мог понять, что же это такое ночью было. Не было нами сказано никаких слов, они и вправду оказались лишними в акте плотского удовольствия, который тут произошёл. Не до разговоров нам было, короче. Ольга Анваровна набросилась на меня с такой страстью, словно лет сто ни с кем не занималась сексом. Во что, в общем-то, верилось с огромным трудом из-за её внешних данных. А я… Я ответил ей взаимностью – в конце концов, графиня была, на мой взгляд, весьма привлекательной женщиной, и я нередко ловил себя на том, что разглядываю её затянутые в плотные чёрные чулки ноги или кошусь на выглядывающую из неглубокого и оттого очень интригующего декольте грудь.

Грудь, кстати, оказалась лучше ожиданий и фантазий. Упругая, размера эдак третьего-четвёртого, но это неточно, так как я далеко не эксперт в размерах. Если кратко, то бюст – моё почтение. Ноги тоже не подкачали, полностью оправдав ожидание. Да и всё остальное оказалось под стать. А уж страсть, с которой чопорная в обычное время графиня объезжала моего жеребца, вообще невозможно было сравнить ни с чем. Удивительно, но в этом вопросе графине уступила даже моя по-испански страстная Мамба.