– Фрось, болит что-то? – сглотнув, сумел выдавить из себя конюх. – Может, приболела? Ты только скажи, а я уж придумаю, как помочь…

Но горничной помощь уже не была нужна. Заурчав ещё громче, она вскинула руки с растопыренными пальцами и помчалась на Степана.

– Фрося, голубка мо… А-а-а! – только и успел выдать конюх до того, как то, что ещё недавно было Ефросиньей, вцепилось зубами ему в горло.

Ольгу Анваровну охватил непередаваемый ужас. Громко завизжав, она вскочила и, забыв о ноющих ногах, бросилась прочь.

Что ещё она могла сделать? Графиня сначала была украшением отцовского дома, потом стала собственностью и игрушкой мужниного. Добрым девицам не полагалось уметь себя защищать, их уделом было хозяйство да вышивка. Жене графа тем более не к лицу было интересоваться опасностями мира, что начинался за пределами поместий. Поэтому что делать в такой ситуации, Ольга Анваровна понятия не имела совершенно. Всё, что она могла так это бежать, сломя голову. Просто бежать, подхватив повыше мешающиеся юбки и не разбирая дороги.

Но сил у графини было немного, да и те закончились уже вчера, так что далеко убежать не вышло. И на обрывистом берегу широкой полноводной реки с Ольгой Анваровной, наконец, произошло то, что удивительнейшим образом не случилось раньше. Графиня зацепилась за выступающий корень и всё-таки потянула лодыжку и с криком полетела с обрыва в реку.

Вода оказалась ледяной. Плавать Ольгу никто не учил, так что графиня, рухнув в неё, сразу погрузилась с головой. В панике замолотила руками в попытке всплыть. И даже смогла приподнять голову и сделать крохотный вдох прежде, чем река снова сомкнулась над ней.

До слуха графини во время этого короткого мига снова донеслось урчание Ефросиньи, намного более близкое, чем ожидалось. А затем течение понесло графиню вдаль.

Умирать, едва только обретя свободу, было обидно до слёз. И именно в этот момент во всегда благоразумной и почти всю жизнь послушной Оленьке, наконец, проснулся характер, истребить который, как оказалось, не смогло ни воспитание, ни годы подчинения сначала отцу, а потом и мужу-тирану. И графиня, вопреки усталости, вопреки страху, вопреки всему принялась бороться.

Отчаяние придавало сил. Ольга била руками по воде, выныривала на долю секунды, чтоб сделать коротки судорожный вдох. Платье отяжелело и тянуло её ко дну, в голове мутилось от недостатка кислорода, сознание то и дело пыталось уплыть за горизонт разума. Но всё же эти попытки позволяли прожить ещё немного, пусть даже жизнь эта была мучительной, как никогда.

Ольге Анваровне повезло. В один прекрасный момент она нащупала руками нечто длинное и шершавое, вцепилась в него, словно рак, подтянулась, и окончательно вынырнула. Кашляя, легла грудью на неожиданный предмет и минут пять просто хрипло дышала. Потом, наконец, огляделась и поняла, что наткнулась на дрейфующее по течению гнилое бревно. Под кем-нибудь тяжёлым эта трухлявая деревяшка наверняка ушла бы под воду, но в Ольге веса было всего ничего, так что бревно выдержало его вполне уверенно.

Довольно долго графиня, трясясь всем телом от холода, просто лежала на бревне и отдыхала. А когда солнце стало клониться к горизонту, начала предпринимать попытки грести к берегу. Выгребла, выбралась. Кое-как отжала платье. Подумала, огляделась и принялась его с себя стаскивать. Оставшись в исподней сорочке, свернулась клубочком в корнях огромной раскидистой ели и попыталась уснуть.

Надо было разжечь костёр, но графиня не умела и этого. Да и чем бы она его разожгла? Всё потребное для дальней дороге осталось в котомке у несчастного Степана, который теперь наверняка уже был мёртв. К тому же, от затраченных усилий у графини до того сильно разболелась голова, что не могло быть и речи о том, чтоб ещё что-то делать до утра, как отдыхать.