– По-трезвому – не проболтается. Она алкоголь, кроме как в живце, вообще не употребляет, вот её и развезло так.

– А почему по-трезвому не расскажет? – заинтересовался я.

– Потому что я у неё этот ключ и так с большим трудом выпросила, – хитро усмехнулась азиатка. – Анваровна дала его Лаки как раз для того, чтоб она незаметно выполняла поручения графини. А я просто её поймала в том проходе случайно, поэтому и узнала… Ну и дубликат вытребовала как раз в обмен на молчание – остальные-то преподы и Орден не знают, что у Лаки с Анваровной свои делишки есть. Короче, теперь мы с ней обоюдно повязаны. Если Лаки проболтается, графиня её в порошок сотрёт. А если я, то плохо будет вообще всем нам.

Пока Аня раскладывала всё по полочкам, я сидел на краю матраса, пытаясь унять хаос в голове. Из-за чего, наверное, был так себе собеседником. В итоге Анютка махнула рукой, свернулась клубочком, словно котёнок, и заснула, оставив меня наедине с недопитой бутылкой коньяка и размышлениями.

Мысли прыгали, словно безумные, от темы к теме, и ни одна не желала задерживаться надолго. Почему именно я? Почему графиня вдруг проявила ко мне такой интерес? И самое главное, что во мне такого уникального? Примерно ничего, скажем честно. Я даже лечить без боли не могу, хотя уж это-то навык практически базовый. А вот взять, как пример, того же Перуна… Как знахарь он выступает очень средненько, но при этом он очень сильный анти-знахарь. В том смысле, что ему нет нужды пробуждать эту грань таланта, она у него с самого начала основная. И если её помножить на его раскачанные боевые Дары, то получается имбовый набор. И ладно бы Перун был таким прямо уникальным и единственным, так нет же. В стенах Замка через одного попадаются уникумы и поинтересней.

Так что нет, не вижу я в себе ничего такого, что могло бы заинтересовать графиню настолько сильно. Да, при поступлении она что-то там сказала про связь моего электрокинеза со знахарским Даром, но сам я пока ничего в этом не видел. Опять же, среди студентов полно таких, как я, у кого боевые Дары взаимодействуют со знахарством.

Нет, если бы я был записным красавцем, то всерьёз задумался о том, что графиня запала на меня как на мужчину. Вот только я не то чтобы не красавец, а, вообще-то, кваз. То есть выгляжу как тот же заражённый, разве что не урчу и не жру человеческую плоть. Мог бы быть и ещё уродливей, если бы тогда Брусника не поколдовала с меридианами моего энергетического тела.

После того, как я стал квазом, многие вздрагивали при встрече со мной, но были среди местных женщин и любительницы погорячей. Вот они-то мне обычно и давали всевозможные сигналы. Пока у меня была Мамба, я их не замечал – не было необходимости. Когда её не стало, когда я снова остался один, то не пропускал ни одной юбки, хотя свою темнокожую принцессу так и не смог забыть.

Но подозревать Анваровну в слабости к квазам у меня нет никаких оснований. Но зачем же я ей тогда? Слишком много вопросов и ни одного ответа.

Я пытался переварить всё это, но коньяк делал своё дело, и голова как-то слишком быстро снова стала тяжёлой. Казалось, что разум вот-вот затуманится окончательно. Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на чём-то одном. Но перед внутренним взором всё равно всплывали образы: Лакшери, покачивающаяся от выпитого, и прелести ботанки, Аня с её загадочными выводами, и, конечно, графиня, холодная, как лёд, элегантная, словно принцесса династии Габсбургов, чопорная и непостижимая, как звезда на ночном небосводе.

Я сделал ещё пару глотков, чувствуя, как алкоголь теплом разливается по телу, немного успокаивая. Но тревога никуда не девалась. Я пытался представить, что будет дальше. Графиня, Лакшери, сектанты – всё это переплелось в один большой клубок, который я не знал, как распутать. Я бы справился с узлами, но вот незадача – где искать сам клубок, тоже неизвестно.