– В самую точку! – вскинув указательный палец, улыбнулся Воронцов. – Встретил, да ещё какую! Марь Палну… в гости пригласила.

– Это какая такая Марь Пална? – резко вскинув в сторону Воронцова голову, грозно и одновременно встревожено воскликнул Гудзь.

– Соседку твою, Николай Палыч. Ох и хороша женщина. Не женщина, а сливки! – одновременно тряхнув головой и сжатыми в кулаки руками, ответил Воронцов и, сладостно прикрыв глаза, потянул в себя воздух, как бы вбирая в себя аромат той, кем заинтриговал свою бригаду. – Жаль не взбитые, – добавил и горестно вздохнул, как бы сожалея о чём-то тайном, одновременно поглядывая на Николая Павловича, какую реакцию произвели на него его слова, в которых явно чувствовался скрытый подтекст. – Хороша!

– Хороша Маша, да не ваша! – исподлобья зыркнув на Воронцова, проговорил Гудзь и, церемонно отвернувшись от него, бурча что-то под нос, направился к технологическому щиту своего блока, и уже оттуда через минуту, как бы между делом проговорил. – А она-то что?

– Кто? – спросил его Воронцов.

– Марь Пална, кто ещё-то?

– А-а-а, вон ты о ком? Да я уж и забыл о ней, – хитро блеснув глазами, проговорил Воронцов. – Или растревожила? Так это не ко мне. Это ты к ней со своими вопросами. А если и сказала что, так это так… между нами, тебя то уже не касается. Своё ты уже упустил.

– И что такое я уже упустил? – приблизившись к столу оператора и заглядывая в лицо Воронцова, проговорил Гудзь.

– Подробности она тебе сама обскажет, если пустит на порог, а в остальном, поведанном мне Марь Палной, я перед тобой отчёт не должен держать. И не советчик я тебе, сам перебирай в своей памяти, чем не угодил женщине.

– И что ж такое интересного она вам обо мне рассказала, позвольте вас просить, уважаемый Аркадий Павлович? Чем это я не угодил ей?

– Ну, ты даёшь, Николай Павлович. Я что ли к ней с вареньем ходил.

После этих слов, вся бригада воззрилась на Воронцова, затем перевела взгляд на Николая Павловича, как бы спрашивая его: «О каком варенье говорит Аркадий Павлович, и какое оно имеет отношение к разговору?»

– Ну, чё засмотрелись-то? Не девица! – увидев на себе вопрошающий взгляд товарищей по бригаде, возмутился Гудзь. – Ну, ходил, ходил и чё, вам-то какое дело?

– Куда ходил-то Николай Павлович? Объясни толком. Можь наша помощь нужна? Так ты скажи, – участливо проговорил Ключкин, – все свои, не стесняйся.

– Какие уж тут теперь стеснения, коли растрезвонила всем, кому ни попадя, а на вид женщина как женщина… балаболка, – махнув рукой, ответил Гудзь. – Она ж напротив меня живёт, на одной площадке, и тоже одинокая. Вот и сходил к ней… просто… как к соседке… чайку попить, да поговорить. Чё тут такого. Да и было-то всего один раз.

– Да ты не тушуйся, Николай Павлович, рассказывай, – поддержав переминающегося с ноги на ногу товарища, проговорил Лавренёв. – Рассказывай, как оно было-то? Долго упиралась?

– Старый ты, пёс, Лавренёв. На пенсию скоро, а всё туда же, всё об том же! Я без всяких задних мыслей, а ты… аж всё настроение пропало рассказывать, – покачивая головой, с укором посмотрел на старшего машиниста Гудзь.

Поняв, что обидел товарища, Лавренёв подошёл к Гудзю и, положив на его плечо руку, с просительно-повинной ноткой проговорил: «Без обиды, не подумал, ты уж того… Николай Павлович, – не находя нужных слов, – сморозил, не подумавши».

– Ладно, чё уж тут, со всяким бывает, похлопав по руке Семёна Петровича, – примирительно ответил Николай Павлович. – Я ж только-то и хотел сказать, что один раз зашёл к ней, по её же просьбе… теперь вот знать буду, что Марь Пална хошь и красивая женщина, а стыда у неё совсем нет. Понял я, что она возомнила. Только мне от неё этого не надо… я же чисто по-соседски, – Гудзь посмотрела на товарищей по бригаде, помолчал несколько секунд, как бы думая, продолжать откровения, потом потёр подбородок и спокойно проговорил, – взял пол-литровую баночку смородишного варенья, томик стихов… ну… и пришёл. Чай попили, я ей стихи хорошие почитал вот и всё. Потом пошёл домой.