– Выпорю. И солью присыплю. А потом Море скормлю. Ещё раз: Эричек, Теддичек или Маричек?

– Эрик Теодор Маркус, – со вздохом признался малец. – Бабка так назвала, она та ещё затейница была. Но «ушлёпок» так «ушлёпок». Не гони меня только, тётенька Уна.

Смотреть, кроме как на эту мордашку, было некуда. Глаза застыли в одном положении, даже моргала я с трудом. Пожалуй, я ошиблась вчера с возрастом. Лет десять, наверное, мальцу. Да и не такой мелкий, как сначала показалось. Впрочем, из положения лёжа любая сопля великаном покажется.

Рассудив здраво, от помощи я отказываться не стала. Неизвестно, надолго ли я в таком состоянии застряла. Просить местную прислугу себе дороже, тут же начнут жаловаться. А этот… Что я, перед ребёнком смущаться буду?

Худо-бедно я была напоена и накормлена, хотя бы челюсти работали. Но при этом вся заляпана: до того усердно малец старался. И при этом трещал без умолку.

– Да замолчи ты уже, голова от тебя пухнет, – взмолилась я. – Лучше объясни мне, где это тебя Скоропут нашёл и что за дела с приютом были. Откуда ты вообще такой взялся? Где семья твоя?

– Так нету. Померла бабка, говорю ж, – легко ответил Эричек. – А деревенька у нас махонькая, там таких умных не любят, вот и пришлось мне в новое место перебираться. Я тебе говорил, да? Я очень умный мальчик!

– Хитросделанный ты, это я уже заметила. Значит, сиротка всё же.

– Ага. Вот я к торговцам и прибился. А они меня до Альматы довезли. Я ж такой – нигде не пропаду!

– Ну-ну…

– У бабки тут знакомцы были, но они меня на порог не пустили. Выстави-иили-ии, сиротиночку-уу!.. – завыл он.

– Дальше, – сурово приказала я.

– А, ну да, – бодро спохватился малец. – Жить, в общем негде, в деревеньку обратно не пущают. А у вас тут не город, а оранжерея какая-то вперемешку с бестиарием! Там за ногу цапнут, здесь помоями обольют… И растения эти ваши… Страшнюю-ючие-е!.. Так и норовят съесть сиротиночку!

Эричек снова раззявил рот, мысля жалобно завыть, но у меня, наконец, полностью оттаяли веки и я недобро прищурилась. «Бестиарий», ну-ну. Больно складно мальчонка говорит для деревенской сироточки. Читать умеет. Наверняка раньше в хорошую школу ходил, а то и гувернёр его воспитывал.

– Не растения, а растунции. И людей они не едят. Так, понадкусывают разве что, если сам по дурости сунешься. Ты мне зубы не заговаривай, Эричек. Приехал в Альмату, значит. Знакомые бабки не приняли. Дальше что?

– А, ну так я в полицию после этого и пошёл. Там ведь всем несчастным да жизнью обиженным помогают, это каждому ведомо. Вот меня дяденька Скоропут и пожалел. Увидел, какой я несчастный, да ещё и умный, и говорю складно…

– Языком ты трепать горазд, это я заметила.

– Вот, значит, он меня к делу и приставил. В приют, то есть. Соглядатаем. Я для него на тётеньку Удавиху компромат искал, а он после и мне доброе дело сделал – к хорошей тётеньке пристроил… Эх, заживу я с тобой, Уна, как сыр в масле кататься буду! Я тебя люблю уже, ты знаешь?

Ну, хоть глаза закатить удалось.

– Ты, тётенька ведьма, не расстраивайся за меня так. Помрёшь через пару лет, наследство мне оставишь, тоже хорошо. А я до того ухаживать за тобой буду. Ну и что, что старая и неходячая…

– Да с чего я старая-то?! – не выдержала я. – Сколько мне, по-твоему, лет?

– Ну-у… Лет сто, наверное, – сделал он страшные глаза. – Или двадцать пять. Ты же совсем взрослая тётка. Вона, и паралич разбил уже. Скончаешься, наверное, со дня на день.

Я только заскрипела зубами. Ещё и возраст сходу угадал, мерзавец малолетний. Двадцать пять и есть.

– Или всё же жениться на тебе? – размышлял он. – Старая, но ещё красивая. А то так и умрёшь: незамужняя да нецелованная. А ты богатая, кстати?