– Я сам на рынок сбегал! – хвастался Теодор. Нет, ну назвал же кто-то… – Во, глянь, тут и кофе, и хлебушек свежий, и колбаска… Или водички хочешь? Винишка-то ты перед сном хряпнула знатно, мне тётенька убоище пустую бутылку показывала…

– Малец, отвали, – деревянным голосом попросила я. – Лучше разыщи Генриетту. Это такая… ну… девочка… Под потолком в какой-нибудь тёмной комнате прячется. Мохнатая вся. С шестью лапами.

– Тётенька Уна… – озабоченно спросил мальчик. – А что с тобой? Почему у тебя глаза не двигаются? А только губы?

– Выпорю, – жалобно простонала я. В уборную хотелось всё сильнее. – Малец, уйди, пожалуйста. Сейчас же.

– А тебе удобно так лежать вообще? – усомнился Теддичек. – Рука не затечёт? Чем пороть-то меня будешь? Давай-ка я тебя подвину…

– Да свали ты уже! – со всхлипом прорвалось моё бессилие.

– Огогошеньки… – округлил глаза малец. – Тётенька ведьма… Ты чего это… Пошевелиться, что ли, не можешь? Вообще вся затекла? Так это не я! Я лёгкий, я не мог тебе ничего отдавить! И вообще – ты сама тут спать осталась! Вот так схватила в охапочку и как давай храпеть!

– Идиот. Я тебя успокаивала вообще-то, – всхлипнула я. – А то орал посреди ночи. И не помнишь уже, поди…

– Помню, – посерьёзнел мальчонка. – Ведьма, так ты чего… Действительно пошевелиться не можешь?

– У-ууйди, а! – заревела я.

– Во дела, – почесал он подбородок очень естественным жестом, будто бы там могло что-то расти в таком нежном возрасте. – И по нужде, поди, хочется? Винишка-то столько выжрать…

– ВОН!!.. – заорала я сквозь слёзы.

Я действительно не могла пошевелиться последние два часа, с момента, как проснулась. Прилетело так прилетело…

Малец убежал. А вернулся с фланелевой пелёнкой и убоищем Морой. Совсем чуть-чуть опоздав. Я крыла матом обоих, орала, но выгнать их так и не смогла.

– А ведь я могла бы так же недвижно лежать в могиле под корнями хромашек, – с укором сказала кухарка и ловко переменила постель, подложив мне пелёнку. – А вынуждена топтать бренную землю.

– Не по адресу претензии, – пробурчала я. – С Фрэнки спрашивай. И ты чего это наверх поднялась? Я думала, ты выше первого этажа не ходишь, чтобы поближе к земле быть.

– Тётенька Мора добрая. Это я её попросил, – пискнул малец. – А то сам не справлюсь тебя ворочать. Маленький я ещё.

– Ма́ричек меня закопать пообещал. Когда подрастёт. Хороший мальчик.

Покойница ушла, а у меня до сих пор от стыда щёки горели огнём. Малец уселся на кровать и навис сверху, вперившись в меня любопытными глазёнками. Я даже взгляд не могла отвести.

– Ты, тётенька ведьма, не переживай, – бодро сказал он. – У меня бабка перед смертью тоже себя не контролировала. Ниже пояса все отказало. Всех сиделок прогнала, только мне и верила. Так что я обращение знаю. И пролежни размять могу, и пелёнку сменить. Ты ж мне как мамка теперь, вот я за тобой ухаживать и буду. Хотя жалко – вроде не такая уж и старенькая… И чего это с тобой приключилось, что помирать вдруг собралась?

– Не твоё дело, – хлюпнула я. Малец с готовностью завозюкал платком у моего носа. – Как приключилось, так и обойдётся.

– Ага. Ну и ладно, – легко согласился он. – Книжку тебе почитать, что ли? Скучно лежать, наверное. Я вот бабке всегда читал.

– А ты и читать умеешь… Ну что за чудо-ребёнок, – съязвила я. Было бы эффектнее с заломленной бровью, но на лице, кроме губ, ничего не двигалось, голос и тот подводил.

– Умею, – кивнул Теддичек, не отводя серьёзных глазёнок. – Вот покормлю тебя сначала, тётенька, а потом почитаю.

– Так, умник, давай сначала проясним кое-что. Ещё раз: звать тебя как?

– Так Маричек, говорил же… Эх, мамка, и с памятью у тебя беда…