– Доченька, держись, открой глазки, не умирай.

Она очень старалась и выжила. Как-то ранней весной партизаны ушли на задание, а их лагерь окружили немцы и, толкая в спину прикладами, долго-долго вели людей к машинам. Нина топала между мамой и бабой Таней, а впереди шел Витёк, надвинув дырявую ушанку по самые брови. Его мама первой в деревне получила похоронку на отца, а недавно сама умерла. И Витек, грустный, как маленький старичок, окончательно прибился к их семье.

Потом были какие-то эшелоны и мучительная дорога в далекую Германию, город Бремен.

Лагерь, куда их доставили, называли Какарида. На машинах подвезли к огороженным колючей проволокой баракам и приказали раздеваться. Кто-то подумал, что будет баня, а Нина услышала, как чужая женщина рядом заплакала и тихонько сказала:

– Фильтрация, газы.

Видно, она знала от кого-то, что это такое. Их остригли наголо и группами запускали в пустое помещение. Женщина, сказавшая непонятное слово «фильтрация», что-то шепнула бабе Тане на ухо. Бабушка прижала к себе Нину и Витька прямо носами в свой голый сморщенный живот и просила:

– Не дышите, деточки, не дышите.

Пустили белый «пар». Он заполнял пространство, и вскоре дышать стало нечем. Витек и Нина уткнулись в бабушку обхватив ручонками её рыхлое тело. Рядом кто-то задыхался, кто-то падал.

– Шнель, шнеллер.

– Люба, не дыши, – закричала баба Таня маме и всячески старалась удержаться на ногах вместе с детьми. Всех, кто смог это сделать, перевели в следующее помещение, дали тазы и воду. Они видели, как вытащили голых упавших людей с выпученными белыми глазами. Нине стало страшно, её глаза тоже слезились и болели.

– Они умерли? – спросила она Витька.

– Да, – ответил Витек, вытирая кулачками слезы на глазах.

– Баба, баба, что с тобой?

Глаза у бабы Тани тоже побелели.

– Не вижу, Ниночка, не вижу ничего.

– Баба, я тебя поведу, держись за меня.

Их разместили в одном бараке, повезло, что вместе. На ноги надели деревянные колодки с кожаными ремешками, дали полосатую робу. И началась жизнь в Какариде, если только её можно было назвать жизнью.

Еще затемно взрослых отправляли на работу, дети оставались в лагере. Около полудня привозили баланду в железных бочках, и к ним выстраивалась длинная живая очередь стариков и детей, чтоб получить свою порцию сваренных картофельных и яблочных очистков. Изредка в вареве попадались рыбьи головы. Если кто-то замешкался или оказывался вне очереди, надзирательница Марта, толстая, со злющими маленькими глазками, давала команду «фас» своей страшной овчарке Вольфу. Однажды Вольф по команде Марты укусил Витька, и ручонка у мальчика заживала все лето. Хлеб был лакомством, его давали один раз в три дня тонкими прозрачными кусочками. Дети быстро научились распознавать каждую травинку, разыскивая съедобное. Если опыт был неудачным, болели животом. Смерть постоянно маячила рядом. Почти ежедневно новые трупы грузили в машину и увозили на окраину городского кладбища. Таких лагерей, как Какарида, поблизости было несколько. Их разделяли глубокие рвы, наполненные водой, и колючая проволока с током. В бараке, где жили Нина, мама, бабушка и Витек, всего было двадцать человек.

Они размещались на нарах в три ряда: дети – на третьем ярусе, работяги – на среднем, старики – внизу. Иногда наверху прятали заболевших. Сегодня баба Таня отбилась от общей толпы людей, спешащих на раздачу пищи, Ниночка кинулась к ней, но не успела подбежать, как толстая Марта рявкнула свое «фас» оскалившемуся Вольфу. Зверь кинулся на старушку, повалил на землю и рвал на ней в клочья полосатую дерюгу. Нина с Витьком кричали в голос.