Это письмо было написано 12 февраля 1827 года:
«Милая и добрая матушка. Я наконец водворена в той самой деревне, где мой обожаемый Сергей; это важно, и тем не менее мое сердце не удовлетворено. Прежде всего, не могу не передать вам, как худо и как болезненно выглядит мой бедный муж. Его здоровье меня беспокоит, ему нужны все мои заботы, а я не могу отдать их ему. Нет, я не оставлю его, пока его участь не будет значительно облегчена. (…) Как ни тяжелы для моего сердца условия, которыми обставили мое пребывание здесь, – я подчиняюсь им с щепетильной аккуратностью».>18
Письмо от 26 марта 1827 года тоже полно беспокойством о здоровье мужа:
«Его нервы последнее время совершенно расстроены и улучшение (…) было лишь кратковременным, потому что его грудные боли возобновились с еще большей силой. Милая матушка, хоть он и старается скрыть от меня свои страдания, мне было достаточно увидеть его дважды на прошлой неделе, чтобы составить себе ясное представление о них. Судите-ка, что я должна чувствовать, не имея возможности сама ухаживать за ним».>19
Письма от Александры Николаевны, матери Сергея Волконского, которую Мария Волконская называет матушкой, приходили нерегулярно, а иногда и вовсе пропадали в пути. Чтобы понять, на какое письмо пришел ответ, решено было их нумеровать.
Это фрагменты из писем от 21 мая и 2 сентября 1827 года:
«…Положение, в котором я оставила мою сестру и моего бедного ребенка, беспокоит и мучит меня до такой степени, что я не в силах выразить это. (…) Здоровье Сергея по-прежнему довольно хорошо, милая матушка, дай Бог, чтобы и впредь было так же. Вы – единственный предмет его мыслей и разговоров; огорчения, которые он вам причиняет, мучают его больше всего».
В письме, написанном 30 апреля 1827 г., – буря чувств. Шесть недель – и ни одного письма от Александры Николаевны.
«… вы понимаете, милая и добрая матушка, что мое беспокойство о вас, о моем сыне и обо всех ваших дошло до крайнего предела, и Сергей делит мою пытку. (…) В своих предыдущих письмах к вам и к сестре Софье я подробно сообщала вам о здоровье моего бедного Сергея; оно все в таком же положении, то лучше, то хуже. Я была у него сегодня утром; нынче – один из его хороших дней; он выглядел получше, не жаловался, и голос его значительно окреп. Облегчать его душевные страдания – долг сладкий моему сердцу, и будьте уверены – это цель моей жизни».>20
В это время Марии Николаевне всего 22 года – она молода, хороша собой. Всего два года замужем, всего годик ее сыну Николеньке. Заброшенная судьбой в Сибирь, без писем от родных, без известий о сыне… Что же в это время давало ей силы все переносить: и нездоровье мужа, и ужасные бытовые условия, и разлуку со всеми родными людьми?
Она четко определила для себя главное: находиться рядом с мужем, облегчать его страдания, забыв о страданиях своих – это ее долг. В этом выразилась ее русская душа. Она не любила Сергея Волконского пылкой любовью. Но она до боли сердечной жалела его. А разве жалость – не составляющая любви?
Более полугода прошло с того дня, когда Мария Николаевна прибыла в Благодатский рудник. Здоровье мужа за прошедшее лето улучшилось. Редкие, но периодичные свидания – раз в три дня – стали необходимыми в их жизни.
«…как ни редки и как ни стеснены эти свидания, они много облегчают наши страдания. Подле Сергея я счастлива, но не видя его, я чувствую себя невыразимо одинокой».>22
И все же Мария Николаевна не давала себе впасть в уныние. Она ехала сюда спасать мужа. В своих «Воспоминаниях» она привела выдержки из отчетов тюремных надзирателей о поведении и состоянии здоровья заключенных. Так, в декабре 1826 года, когда Мария Николаевна только приехала к мужу, сделана такая запись: