Остановившись вместе с Екатериной Трубецкой в бедной и тесной избе, она поспешила ответить на первые письма, присланные ей родными.
«Только что, милая и добрая матушка, я получила ваше письмо от 26 января (1827 г.) Вы, по-видимому, беспокоитесь насчет препятствий, которые я встретила при отъезде из Иркутска; будьте уверены, что (…) то единственное утешение, какое осталось мне на земле, – разделять участь моего мужа, и потеря титулов и богатства – для меня, конечно, не потеря. На что бы все это было мне нужно без Сергея, на что бы мне жизнь вдали от него?»>15
На Благодатском руднике Мария Николаевна не раз вспоминала слова отца, убеждавшего ее, что сибирская каторга – это страшное место, это бедное, убогое жилье, в котором ютится местное население, это жестокие нравы каторжников, измученных тяжким трудом. И вот он, Нерчинский рудник, который она увидела своими глазами: «Это была деревня, состоящая из одной улицы, окруженная горами, более или менее изрытыми раскопками, которые там производились для добывания свинца, содержащего в себе серебряную руду. Местоположение было бы красиво, если бы не вырубили на 50 верст кругом лесов из опасения, чтобы беглые каторжники в них не скрывались: даже кустарники были вырублены; зимою вид был унылый».>16 Представим себе эту вырубленную и утопающую в глубоком снегу пустынную местность. Каково было там, особенно на первых порах, двум молодым женщинам, воспитанным в роскоши, привыкшим к легкой, беззаботной жизни?
Мария Николаевна навсегда запомнила маленькие покосившиеся хибарки, и «страшную бедность» местного населения.
Деньги, взятые с собой в дорогу, отчасти были сданы коменданту, отчасти розданы особо нуждающимся. Декабрист А.Е. Розен в «Воспоминаниях» обратил внимание на то, что Волконская и Трубецкая зимой 1826–27 годов «терпели от холода и голода, что они сами стирали белье, мыли полы, питались хлебом и квасом.» Об этом периоде написала в «Записках…» и М. Н. Волконская: «Мы ограничили свою пищу: суп и каша – вот наш обыденный стол; ужин отменили. Каташа, привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом».>17 Вероятно, отправляясь в Сибирь, такую жизнь ни одна, ни другая даже представить себе не могли.
Путь на каторгу Сергея Григорьевича был не менее трудным, чем у Марии Николаевны, но он был готов к нему, понимал, что ожидает его впереди. Отправлен в Сибирь он был 23 июля 1826 года, из Иркутска его переправили на винокуренный завод, а затем с октября 1826 года он выполнял работу на Благодатском руднике. Рядом с ним трудились С. П. Трубецкой, Е. П. Оболенский, А. З. Муравьев, В. Л. Давыдов, А. И. Якубович, братья А. И. и П. И. Борисовы – осужденные по I разряду. То есть те, кого суд посчитал руководителями, организаторами восстания и активными членами тайных организаций.
Заключенные работали в шахте, вырубали руду под землей. Рабочий день длился с 5 часов утра и до 11 часов, затем с 15 до 17 часов. Через некоторое время их перевели на поверхность разбирать, сортировать и складывать куски руды. Работа была физически тяжелой для заключенных, несмотря на то, что многие были из офицерской среды, т. е. людьми, привыкшими к кочевой и военной жизни. Однако каторжная работа была однообразной, беспросветной – все работающие находились под усиленным надзором охраны.
Там, на руднике, Мария Николаевна получила свидание с мужем, увидела, в каких условиях пребывали заключенные. Помещения, в которых они находились, были тесные, дышать в этих «палатах» было нечем.
Поделиться своим отчаянием бедной женщине было не с кем, муж Екатерины Ивановны Трубецкой находился в таких же условиях. И Мария Волконская начинает писать письма, десятки, сотни писем из Сибири родным и близким людям. К счастью, некоторые из них сохранились. Письма – это и крик души, и попытка разобраться в своих чувствах, и надежда хоть кем-то быть услышанной. Ответные послания шли не менее трех месяцев, поэтому если с очередной почтой письма не приходили, она не знала, что и думать: здоров ли ее маленький сын; как чувствует себя болевшая Софья, сестра ее мужа; вспоминают ли они их, живущих в засыпанной снегом Сибири? В каждом письме Марии Николаевны тревога за мужа и никаких жалоб на трудности своей жизни. От письма к письму раскрывается характер этой удивительной женщины, способной перенести иногда непереносимые трудности.