Жена читала и видела не строки письма, а то, что было между строк. «Нездоровье незначаще» означало, что мужа осматривал врач; «крови же у меня нисколько не вышло» значило, что кашель был сильный, его легкие подземной работы не выдерживали. Иногда наступали минуты отчаяния: сможет ли она хоть чем-то облегчить участь мужа?

К счастью, вскоре по приезде Екатерина Ивановна встретила Марию Николаевну Волконскую, тоже последовавшую за мужем в Сибирь, а в Чите к ним присоединилась и Александра Григорьевна Муравьева, обворожительно красивая и энергичная женщина, и жизнь для них перестала казаться такой уж беспросветной. Три женщины, образованные, каждая по-своему талантливые, активные, решительные и верно, преданно любящие – разве это не победительная сила добра? Если эта сила и не вершила чудеса, то все же помогала преодолеть многие препятствия. Сначала женщины поддерживали своих мужей, но вскоре их помощь распространилась на всех осужденных декабристов. Е. П. Оболенский вспоминал: «…С их прибытием у нас составилась семья. Общие чувства обратились к ним, и их первой заботой были мы же; своими руками шили они нам то, что им казалось необходимым для каждого из нас; остальное покупалось ими в лавках; одним словом, то, что сердце женское угадывает по инстинкту любви, этого источника всего высокого, было ими угадано и исполнено».^>23 Жены взяли на себя переписку с родственниками, т. к. осужденные не имели права переписки. Они переводили крупные суммы денег, присылаемые родственниками, в артель, и питание декабристов наладилось. Из своих денег женщины покупали одежду тому, кто уж совсем поизносился, в письмах они просили родных людей присылать лекарства, книги. Та жизнь, которую организовали жены декабристов, спасала десятки изнуренных, иногда доходивших до отчаяния ссыльных.

Е. П. Оболенский запомнил много хорошего и доброго из того, что делали жены декабристов, но о некоторых ситуациях написал с юмором. Иной раз Трубецкая и Волконская приносили в казарму «импровизированные блюда, которые иногда не очень у них получались, но были приготовлены от чистого сердца. (…) мы были в восторге, и нам все казалось таким вкусным, что едва ли хлеб, недопеченный княгиней Трубецкой, не показался бы нам вкуснее лучшего произведения первого петербургского булочника».^>24

Пребывание декабристов в Нерчинских заводах беспокоило правительство: во-первых, на рудниках работали не только «государственные преступники», но и уголовные, и их общение могло иметь непредсказуемые результаты; во-вторых, близко была граница с Китаем; кроме того, начальству не нравилось, что установилось общение осужденных с местным населением. В результате было принято решение перевести заключенных в Читинский острог. В 1827 году произошло переселение. С осужденными каторжниками перебрались на новое место и их жены – Е. И. Трубецкая и М. Н. Волконская. Первой из женщин в Читу приехала А. Г. Муравьева. Позже подъехали невеста декабриста Анненкова П. Гебль, А. И. Давыдова, Н. Д. Фонвизина, Е. П. Нарышкина. Все эти женщины поселились в различных домах недалеко от каземата. Чита в то время представляла собой небольшое поселение с несколькими разбросанными домами.

Как уже вспоминала М. Н. Волконская, для заключенных здесь предназначалась более легкая работа. Они засыпали ров, который называли Чертовой могилой, рыли канавы, работали на мельнице. Трудились три часа утром и два – три часа после обеда. Женщины несли на себе те же обязанности, что и в Благодатском руднике: писали письма родственникам заключенных, поддерживали работу артели, чинили и шили одежду нуждающимся. Мария Николаевна, позже вспоминая этот период жизни, отметила то главное, что определилось к этому времени в характере Екатерины Трубецкой: «Каташа была нетребовательна и всем довольствовалась, хотя выросла в Петербурге, в великолепном доме Лаваля, где ходила по мраморным плитам, принадлежавшим Нерону, приобретенным ее матерью в Риме, – но она любила светские разговоры, была тонкого и острого ума, имела характер мягкий и приятный».