Пузырек кричащего оранжевого цвета словно бы насмехается надо мной. Оранжевый цвет я теперь люблю меньше всего. На этикетке значится мое имя, а под ним – название препарата. Меня бесит, что мое имя и это название напечатаны прямо друг за другом, как будто неразрывно связаны. Не должно мое имя быть связано с каким-то дурацким лекарством. Я открываю крышечку с защитой от детей и высыпаю таблетки в ладонь. Эти белые пилюльки овальной формы такие маленькие и легкие, в жизни не подумаешь, что они так сильно воздействуют на человеческий организм. Но по опыту я точно знаю, что это так.

Я открываю кран и наливаю немного воды в чистый пластиковый стаканчик, который храню возле раковины. На ладони я оставляю всего одну таблетку, и даже ее подумываю разломать пополам. Стала ли бы я чувствовать себя вполовину ненормальной, если бы мне нужна была только половинка таблетки?

Мое дыхание еще полностью не установилось. Я точно знаю, что мне нужна целая таблетка. Я набираю в рот воды и кладу туда таблетку, стараясь попасть сразу в центр получившегося водоема так, чтобы она не касалась моего языка, внутренней поверхности щек или нёба. Тогда я смогу притвориться, что просто пью. Как будто бы никакой таблетки во рту и нет. Я проглатываю воду и пилюлю, убираю пузырек обратно в шкафчик для лекарств и обещаю себе, что долго еще им не воспользуюсь.

Я обрызгиваю лицо водой, чтобы немного успокоиться, но достаточно ли этого, чтобы вернуть себе нормальный вид? Я пытаюсь улыбнуться своему отражению в зеркале. Улыбка выходит плоской и вымученной. Возможно, спасет макияж. Почти твердой рукой я наношу на ресницы свежий слой туши. Туня лает у задней двери в сад. Сколько она уже так лает?

Когда я впускаю ее в дом, Туня сразу мчится в гостиную, чтобы снова присоединиться к компании.

– Ты как там? – кричит Сесили из комнаты.

– В полном порядке. – Голос немного дрожит, но никто не обращает на это внимания.

– Ты все самое интересное пропустишь, – говорит Бринн. – Поторопись!

Я занимаю свое место на полу, и Туня тут как тут, прыгает мне на колени. Я подтягиваю колени к груди и делаю вид, что мне очень интересна «Матрица».

– Где ты была? – спрашивает Сесили.

– В туалете.

И я не вру.

Сесили мне верит. Бринн с головой ушла в мир кино. Брент встречается со мной взглядом, и в его глазах мелькает печаль. Потом он говорит, что пойдет сделает всем попкорн.

Тай слегка толкает меня ногой, и я поднимаю на него взгляд. Одними губами он спрашивает: «Ты норм?», – и я киваю в ответ. Возможно, он обратил внимание на пятно краски у меня на джинсах, но я не уверена, что его можно рассмотреть в темноте. Я переключаю внимание на экран телевизора прежде, чем он находится что ответить. Моя голова повернута в сторону экрана, но смотрю я на ступню Тая. Она зависает в воздухе, словно Тай хочет еще раз меня толкнуть, но потом передумывает, и ступня опускается на пол.

Не исключено, что Туня сейчас заснет у меня на коленях. Я целую ее в лоб и шепчу:

– Все хорошо.

В понедельник в школе все кажется обычным. Значит ли это, что я хорошая актриса, или мои подружки знают меня не так хорошо, как я думала?

– Как меня достали университетские регистрационные формы, – говорит Бринн после уроков. – Если придется еще раз писать эссе на тему «Мои будущие цели и амбиции», клянусь, я откажусь от дальнейшей учебы и до конца своих дней буду работать в «Макдоналдсе». Кто тут против картошки фри? – Она берет одну у Сесили, сидящей рядом с ней в столовой.

– Это картошка с обеда, – говорю я. – Она уже успела стать отвратительной.

– Никогда она не бывает отвратительной, – говорит Сесили, – и мне надо все доесть прежде, чем я попаду домой. Отец ненавидит жареное во фритюре. – Она засовывает в рот сразу три палочки картошки фри. – Приемной комиссии же понравится, что я начала программу первой медицинской помощи еще в школе, так? Это будет плюс.