Толпа становится еще громче. Первый розыгрыш! Мы стабильно закрепляемся в той части поля, откуда удобно бить филд-гол. До конца игры остается пять секунд, и все зависит от нашего кикера. Команда соперника берет тайм-аут.

Когда улюлюканья затихают, Элла поднимает голову от учебника:

– А ты знала, что слово «независимость» ни разу не встречается в Декларации о независимости? Какая-то дичь!

Она качает головой, и я делаю тоже самое. Только вот я качаю головой из-за того, что она считает войну за независимость США интереснее игры на поле.

– Нет, я не знала. А ты знаешь, мы в ближайшие пару минут выиграем или проиграем?

– А что там? – Она отвлекается от учебника и, прищурившись, смотрит на табло. – Так, ну мы можем забить филд-гол. Кто кикер?

– Джонсон.

– У него хорошая статистика. Мы в шоколаде.

И Элла возвращается к чтению.

– Ничего мы не в шоколаде! У него могут отнять мяч! Он может промахнуться! Может возникнуть миллион препятствий!

– Знаю, – пожимает плечами Элла. – Но по теории вероятности мы выиграем. Вот и все.

– А если проиграем?

– Если проиграем, то Хлои мне придется искать еще быстрее, потому что она будет злая, как черт, и у меня останется еще меньше времени поговорить с тобой о Петунии.

– То есть тебя только это беспокоит?

Элла поднимает взгляд от учебника и смотрит прямо перед собой.

– Честно говоря, да.

И снова возвращается к чтению.

Не представляю, как можно так легкомысленно относиться к игре, которая разворачивается прямо у тебя под носом? К такой напряженнейшей борьбе?

– Пойду обратно к старшеклассникам.

Кажется, тайм-аута мне хватит ровно на то, чтобы вернуться к своим друзьям.

– Нет, погоди! – говорит Элла. – Сразу после окончания игры мне надо будет идти к машине Хлои. Она разозлится, если придет, а меня нет. Если ты пойдешь к своим, я точно потеряю тебя в толпе после окончания матча.

– Я скажу Хлои, чтобы она тебя подождала.

Это вполне реально, она учится в моем классе.

– Это вряд ли. Она тебя терпеть не может.

Мой взгляд прикован к игрокам на поле, они вот-вот разойдутся по своим позициям после окончания тайм-аута, но потом до меня доходят Эллины слова.

– Подожди, что?

Я начинаю поворачиваться к Элле, но потом передумываю и перевожу взгляд на поле.

– А знаешь что? Мне плевать.

Игроки снова выстраиваются на поле, и время, за которое я могла бы спуститься на трибуну старшеклассников, иссякает. Черт! Я прячу лицо в ладонях.

– Черт, я тебя раздражаю? – Элла захлопывает книгу. – Погоди, я могу притвориться старшеклассницей. – Она встряхивает лохматой гривой, которая кажется еще кучерявее от сегодняшней влажности, встает и начинает кричать: «О Господи! Вперед, пантеры! Давай, давай, давай! Я надеюсь, мы выиграем, и я смогу с вами пообжиматься на трибуне, притворяясь, что никто нас не видит!»

Несколько удивленных десятиклассников поворачиваются к нам. Я краснею, но не могу сдержать смеха.

Элла садится обратно в кресло и смотрит на меня совершенно серьезно.

– Ну как? Похоже? По-моему, очень.

– Ты такая… – Я прерываюсь, никак не могу подобрать слова, чтобы ее описать.

Элла снова открывает учебник. Игра возобновляется, и все снова вскакивают на ноги и начинают визжать.

Я тоже подпрыгиваю.

– Вперед, пантеры!

Мяч в воздухе.

– Давай, давай, давай, давай!

Удачная подача. Я кричу во все горло и оглядываюсь в поисках кого-то, кого можно обнять. Элла спокойно читает учебник истории. Я обнимаюсь с ребятами из десятого класса, стоящими неподалеку. Наконец я возвращаюсь к Элле, и она закрывает учебник.

– У меня есть примерно три минуты. – Она бросает взгляд на часы. – Как там Петуния?