Наряду с такими «передвижниками» в службе кадров существовала своя «пятая» (точнее будет – «шестая») колонна избранных, на которых не распространялась ротация, они поистине были «неприкасаемыми». Ни в коем случае не путайте с индийской кастой такого же наименования – наша каста являлась полным антиподом индийской, и северные широты, не говоря уже об Арктике, ее не привлекали. Тесное «сотрудничество» с инспекторами кадров гарантировало всамделишнюю неприкасаемость к полярным районам.

Примерно такие мысли приходили в голову старшему помощнику Владимиру Рогулину, когда он получил направление на самый каботажный «броненосец» «Капитан Мышевский». Но делать нечего, и, понурив голову, он направился к новому месту работы. Одно лишь согревало душу: «Обещали замену через рейс, но обещание замены на каботажнике – дело особой важности. Впрочем, посмотрим!» Дело было году в 1980-м или 1981-м – не важно, в каком именно.

Прибыв на пароход, первым делом направился в каюту капитана – представиться по случаю назначения. Здесь и произошло, вероятно, самое радостное событие за все время работы на «броненосце». Капитаном оказался его старый знакомец Роберт Михайлович Разумный, оказавшийся на каботажнике по той же самой причине. Они были знакомы еще с 1969 года, с теплохода «Ковдор» из серии «всеваляшек» «Повенцов», названного в честь небольшого городка в Мурманской области. Рогулин, будучи на плавательской практике, подрабатывал в должности матроса, а Разумный занимал должность третьего помощника капитана, с которым практикант-матрос стоял вахты. Следует отметить, что капитан и в самом деле соответствовал своей фамилии, что бывает очень уж редко, был по-настоящему разумен, интеллигентен и сведущ во всех вопросах, как в навигацких науках, так и во многих иных ипостасях. Хорошо владел английским языком. Самый настоящий современный энциклопедист, не закончились они со времен Вольтера, Дидро, Жан-Жака Руссо и других великих французов XVII—XVIII веков (впрочем, Жан-Жак Руссо был франкоговорящим швейцарцем). Оставалось лишь удивляться, какое лихо занесло его на этот затрапезный каботажный «броненосец», настолько они не соответствовали друг другу.

На судне капитан всегда был в форменной одежде, которая дисциплинировала весь экипаж, каким бы он ни был разнузданным. Мореходам, скатившимся на «Капитан Мышевский» без права помилования, то есть лишенным визы загранплавания навсегда, терять было нечего, но и они уважали капитана, никогда не повышавшего голос, и слушались его по первому намеку, даже не требованию. О зарабатывающих визы выпускниках мореходных школ и говорить нечего – те просто в рот ему смотрели.

Большим капитанским увлечением являлась классическая музыка всемирно известных композиторов: Бетховена, Брамса, Грига, Чайковского, Штрауса, Вивальди. В каюте был большой набор пластинок с записями классиков, и капитан в свободное время отдавался своему хобби весь без остатка. Старый проигрыватель, чем-то смахивающий на ветхозаветный патефон, трудился вовсю, извлекая своей иглой из дорожек больших черных пластинок чудесные звуки вечной музыки. Характерно, что сближение тогда еще матроса-практиканта и третьего помощника капитана началось в уже упомянутом 1969 году, когда, в полночь сменившись с вахты, Роберт Михайлович впервые пригласил молодого практиканта в свою каюту послушать классику. Хотя Рогулину поскорее хотелось погрузиться в объятия Морфея, но отказать своему вахтенному начальнику он стеснялся и, пересиливая себя, покорно пошел за ним слушать непонятную музыку. Но вскоре его отношение к произносимым в определенной последовательности нотам стало меняться, и он сам начал находить чарующе-притягательные композиции и каприччио, как и различать произведения и композиторов.