За стойкой, как всегда, хозяйничал Эшер. Бармен с улыбкой, способной растопить любой осенний холод. Он красив до неприличия. Пшеничные кудри и смугловатое скуластое лицо, под тяжелыми веками кофейный взгляд раскосых глаз. На шее – неизменный кашемировый шарф, легчайший, как паутина. Вокруг Эшера всегда словно трепещет золотистое сияние.

Наши взгляды встретились, и в мгновение ока время будто остановилось. Все стало миражом, кроме горьковатого кофейного взора и ни с чем несравнимого запаха приятного вечера.

– Аля, – он кивнул, обозначая узнавание. – Ты как всегда.

Как это ни странно, на самом деле я редко прихожу в «Лаки», чтобы выпить. Чаще всего я за рулем, или утром рано вставать. Открываю дверь в этот бар, когда мне нужно о чем-то глубоко подумать или встретиться самой с собой. Странно, да? Бар – это не библиотека, совсем наоборот. Искать в подобном заведении тишины и самопознания, глупее ничего нельзя придумать. Но мне плевать на кем-то установленные правила: я прихожу сюда просто, когда мне хочется. Откидываюсь на спинку высокого кресла и смотрю, как Эшер неторопливо льёт тягучий полынный вермут в длинный стакан, на его сильные, но изящные запястья. Наверное, я немножко – самую капельку – влюблена в Эшера. Легкой, приятной, ни к чему не обязывающей влюбленностью. Она делает мир вкуснее, главное, не позволить ей вылиться в нечто большее. Остаться моей маленькой тайной.

Его имя, как он сам объяснил, с какого-то языка переводится «счастливый». Все логично. Бар «Лаки», бармен – Эшер. Счастливчик в «Счастливчике». Наверняка прозвище, настоящего имени я не знала, да и зачем мне это? Незнание придавало дополнительную ноту уютной таинственности «Лаки». Его особенности. Непохожести на других.

– Октябрь, – согласилась я, опускаясь на барный стул.

Весной и летом я почему-то никогда не прихожу в «Лаки». Но стоит только потянуться первым холодным ветрам, словно вслед за ними я просачиваюсь в бар. Уже лет двенадцать – это точно.

Это была моя пещера Алладина, под завязку набитая сокровищами. Бриллиантом коллекции был запах: микс древесной смолы от лакированной стойки, устоявшейся кожи диванов, кофе, сладкого тягучего вермута и горького шоколада. В мягком свете ламп плыл непринужденный уютный чилаут, несколько пар, скрытых друг от друга полусумраком и высокими спинками кресел, едва угадывались в наполненном особым уютом пространстве.

– Самайн,– кивнул Эшер. – Ворота мертвых. Время духов.

Я пожала плечами:

– Ты всегда это говоришь. Мне немного чего-то на твой вкус, подходящего для кануна Самайна.

Когда-то, в самом начале нашего знакомства, я попыталась пошутить про Хэллоуин (неудачно, как всегда), Эшер же с какой-то потусторонней печалью в глазах поправил: «Не Хэллоуин, Самайн – кельтский Новый год, который трудно назвать веселым праздником. Конец октября – самое опасное время. Открываются двери между мирами, и боги, словно звери, выпущенные из клеток, бродят среди людей. Это позволяет и смертным проникать в мир духов, но билет выдается только в один конец».

– Что-то случилось? – спросил Эшер из-за плеча. Он уже высматривал что-то на своих бесконечных бутылочных полках.

– Ничего, если не считать того, что мой бывший муж умер, по заключению патологоанатома от инфаркта миокарда, а неофициально при очень странных обстоятельствах.

– Это произошло месяц назад, – покачал бармен головой. – Аля, чем ты занималась целый месяц?

– Начальство выгнало меня в отпуск, – пожаловалась я. – Все вокруг думают, что я должна как-то особенно переживать смерть Фила. Мне даже неудобно, так как на самом деле ничего такого нет. А, кроме того, Фил был все-таки довольно влиятельным человеком в нашем городе. И семья старинная, с корнями. Представляешь, сколько журналюг охотились за интервью с бывшей женой внезапно скончавшегося, еще молодого бизнесмена? Это было бы сенсацией, если бы даже Марыся не пропала. А так…