– Кондратьев, стоять раз-два! – скомандовала я. – Услуга за услугу.

– Алька… – он тут же все понял. – Ты не можешь лезть в это. Я руководитель следственной группы, и я говорю – нет.

– А куда дели пронзительноглазого Александра Владимировича? – я вспомнила майора, который допрашивал меня на даче.

– Пошел на повышение, – с некоторой завистью произнес Кит. – В первопрестольную. Но это тебе не поможет.

– Кондратьев, – я посмотрела на него столь строго, как могла. – Это все же мой муж. Пусть бывший, но…

– В том-то и дело… Ты уверена, что хочешь знать вот эти все подробности? Тут может столько скелетов из шкафов нападать…

– Помнишь, что такое «дело чести»?

Кондратьев помнил. Не мог забыть, я знала.

– Ты должен это сделать, потому что, кроме тебя, это сделать некому.

Старинное обязательство, которое мы взяли еще в детском доме. Это Кит первым произнес слово «честь». Его отец, полицейский, погиб при исполнении. Наверное, с моей стороны было не совсем честно напоминать сейчас об этом. Выворачивать руки. В конце концов, я не кривила душой: Феликс Успенский когда-то был моим мужем.

– Но у тебя же есть, кому это сейчас сделать. У тебя имеюсь я.

– Мы, Кондратьев. У нас имеются мы. И не спорь.

Во взгляде Кита металось лопедевегавское «честь борется моя с любовью, а вы мешаете борьбе».

– Ты же наверняка прошерстил подобные случаи?

– Есть такое, – Кондратьев не стал валять дурочку. – Было нечто похожее в нашем городе тридцать лет назад. Семья с маленькой девочкой. Мужика так же выпотрошили, а мать с ребенком исчезли.

– Выпотрошили? – я сразу вычленила главное.

– Черт, – Никита спохватился, что проговорился. – Ну…Раз уже… Ты не отвяжешься?

– Нет, – покачала я головой.

– Тогда лучше вот так…

Кит полез в телефон, открыл страницу в блокноте и зачитал:

– В результате судебно-химического исследования, в теле Успенского не был обнаружен ни карбоксигемоглобин, ни гемоглобин. Не только в крови, но и в мышечной ткани.

– Это значит…

– Он был полностью обескровлен, Аль…

– Но на нем… Ни ран, ни повреждений, так? И кровь вокруг – Кристина.

– Ну да. И тот случай, тридцать лет назад, с такой же странной картиной смерти. Повреждений на теле нет, официальная версия – инфаркт. Типичная некриминальная смерть, да вот только труп обескровлен, будто…

– Будто из него душу выпили? – предположила я, вспомнив свой ужас, когда взглянула на тело Феликса.

– Точно, – Кит словно обрадовался. – И жена с дочкой исчезли.

– Девочка возраста Кристи?

– Нет, совсем маленькая. Года полтора – два.

– И ничего?

– Ничего, – Никита вздохнул.

– Но их же точно искали?

– Наверное, – он пожал плечами. – Только это были девяностые годы, Аль. Там такая неразбериха царила. Люди пачками пропадали. Я удивлен, что дело еще осталось. Многие висяки просто исчезли, когда наш с соседним районом объединяли, реорганизовывали, а потом опять разъединяли.

– Ты мне покажешь дело? – я больше требовала, чем просила.

Впрочем, сейчас не до сантиментов – Кита следовало «додавить». Между прочим, по его же технологии.

– А-а-аль…

– Я тридцать с лишним лет уже «А-а-аль», – передразнила я его. – Я же не прошу забрать навсегда. Оставь на столе, когда в кабинете никого не будет, и мяукни мне. Просто почитаю и отстану.

Он вздохнул, уже соглашаясь.

В конце концов, Кит прекрасно понимал, почему меня так задевает странная смерть Феликса. Хоть и на дух не переносил моего бывшего мужа.

Когда Кит ушел, я решила выяснить еще один вопрос, который маячил на периферии сознания уже несколько дней. Он как назойливый комар зудел над ухом и мешал сосредоточиться. Я набрала Никин номер, она ответила не сразу, я даже забеспокоилась. Но, в конце концов, раздавшийся голос, показался мне вполне бодрым, и я сразу успокоилась: