– Не вмешивайся. И не смотри на меня так, будто я тебе что-то должна. – На лице женщины проступили слабые признаки раздражения. – Ты мне никто. Это из-за тебя моя сестра умерла! От тебя одно несчастье…

– Мама, перестань, – воскликнул Брэкки. – Мы уже об этом говорили. Папа ведь не против.

Тетя немного помедлила:

– Можешь остаться в этой комнате, – холодно сказала она перед тем, как уйти.

Брэкки выдохнул и улыбнулся невероятно красивой улыбкой, которая совершенно не подходила к его круглому веснушчатому лицу – будто принадлежала не ему.

– Я знал, что она тебя не выгонит. У нее доброе сердце. Но все равно нервничал, – признался Брэкки. – Не сердись на маму, времена и правда тяжелые.

Рюмси кивнула – знаю.

Брэкки почти не изменился. Она давно не виделась со своим двоюродным братом. Счастливчики, конечно, немаленькая деревня, но все же это было странно.

– Да не хмурься ты. Не выгонит она тебя. – Брэкки легкомысленно махнул рукой. – А какие она лепешки делает! Объеденье! Знаешь, из чего? Никогда не поверишь. Из разных корешков и трав.

На его лице снова появилась «чужая» улыбка.

– Поверю – день на дворе.

– Точно, – он громко рассмеялся. – Попасть-пропасть, сколько ж мы не виделись? Сто лет, наверное. Как ты, сестренка?

Последнее слово вызвало у Рюмси боль:

– Ты меня спас?

– А то! Когда нашел, ты лежала без сознания. Мы с папой и принесли домой.

– А мои братья… отец? Они оставались в доме, когда…

– Прости, но, думаю, они мертвы, – произнес Брэкки, стараясь не смотреть Рюмси в глаза.

– Ты видел их тела? – спросила она, изо всех сил пытаясь дышать спокойно.

– Нет, конечно, – покачал головой мальчик. – Но от большинства домов ничего не осталось. Никто бы не выжил после такого.

Перед глазами Рюмси появился плачущий младший братик. И старший – пытающийся ее защитить. И отец…

Она чувствовала вину перед братьями, больше всего сожалея о том, что они лежат в одной «могиле» с человеком, которого она называла отцом. Она не чувствовала радости от его смерти, но и горечи тоже.

Рюмси постаралась не думать сейчас о родных. Не в силах избавиться от чувства вины и не желая ни с кем делить свое горе.

– Расскажи о… чудовище.

– О великане? Ну, с виду похож на нас – людей, то есть. Только здоровенный, не зря великан-то. Раз в сто больше человека.

– Не удивлена. В противном случае он не разнес бы полдеревни, – невесело усмехнулась Рюмси.

– Да уж, и то правда. Вот только с падением еще полбеды. Началась совсем уж скверная история, – Брэкки нарочито поморщился. – Короче, тех, кого удалось вытащить из-под обвалов живыми… у них кожа стала как будто серо-бурая. Они потом, конечно, все равно сгинули, но успели заразить тех, кто их приютил. Я слыхал, у людей вылетели все зубы, выпадали волосы… Много погибло. Папа несколько раз на день приходил проверить, не изменился ли и у тебя цвет кожи. – Его взгляд задержался на ее лице. – Не боись, о твоих отметинах он знает.

Рюмси легонько кивнула, предпочитая никак не комментировать его слова.

Она не очень помнила отца Брэкки, так как он все время был в разъездах. А потом мать Рюмси умерла, и их семьи поссорились.

– Но ходят слухи, – продолжил Брэкки, – что есть и такие… ну… из тех, кого вытащить не вышло… которые и не умерли вовсе. Хотя, конечно, должны были. Ночью они жутко стонут и воют. Аж тут слышно.

Рюмси молчала, пытаясь осмыслить его слова. Все, что он рассказал – безумие, полное безумие.

– О какой такой наживе ты говорил? – наконец спросила она.

– Почти половина деревни разрушена… Короче, ищем что-то ценное среди развалин.

– А еще короче – грабите. Думаю, грабить мертвых – это точно к несчастью. – Рюмси невольно усмехнулась. Она соскучилась по Брэкки.