– Ты мне еще рыбы дай, им еда без надобности. Ромаха в зернь играет. Страхолюд сегодня у ворот стоит. Домой, мож, и не придет.

– Опять не придет?

– То казачья служба, – покровительственно сказал Богдашка. – А ты лучше спать ложись.

Закатные всполохи давно потухли, день сменился ночью. Неугомонная Нютка, обвязав котелок холстом, вышла из дому. Два пса подбежали к ней, игриво завиляли хвостами. Они втягивали воздух, рвались к налиму, да только она не собиралась их угощать.

Ноги скользили по укатанному насту. До ворот шагов тридцать, всего ничего. Нютка боялась встретить обидчиков, оттого шла и дрожала. И не зря.

– Ты куда, красавица, идешь? – спросил ее ласковый голос.

Нютка только крепче прижала к себе котелок. Она не ошиблась: один из тех молодых мужиков, что говорил гадости, вновь оказался на пути. Маленькие глаза, чуб, высоко поднятый колпак, нос будто свиное рыло, сам весь верткий: пока Нютка повернулась на его голос, успел перескочить с одного места на другое, стукнуть сапогом об сапог и посвистеть.

– Отстань, – ответила Нютка со всей злостью, какую носила в сердце. Нельзя молчать да терпеть – о том знала.

– Ты знай…

Рыло перегородил ей дорогу. Не обойти, не убежать. Вот нечисть! Лицо его оказалось близко-близко, светлая борода торчала клочками, будто на худо опаленном борове. Нютка не глядела на него – так проще было держать в узде страх.

– Как братцам будешь не нужна, так ко мне приходи… К нам с Пахомкой. Мы тебя знаешь как приголубим.

Он облизнул розовые полные губы. Нютка невольно подняла глаза и увидала на его рыле обещание такого срама, что она, чуть не выронив котелок, побежала прочь. Есть ли что гаже?

Порой представлялось ей, что мир состоит из таких вот сальных, пакостных, наглых, готовых осквернить ее. «Отчего такие?» – повторяла она всякий шаг, а на самом последнем, у ворот, упала, да на спину, аж зазвенело в копчике.

Лежала, не хотела вставать. Вродь не холодно, мягко. Тут же поняла, что кто-то поднимает ее, вздыхает прямо над ухом, и по одному эту звуку признала кто. А чего вздыхать-то? Ему ужин принесла. Нютка сберегла котелок, так и остался целехонький, ни куска оттуда не выпало.

– Налима сготовила, – угрюмо сообщила она, отряхивая снег с однорядки, с платка сирейского, с длинных кос.

Синяя Спина кивнул, будто то было обычным делом – идти через острожек да кормить мучителя своего. Нютка тут же решила, что боле такой глупости не сотворит.

Казак, сев на чурбан, отдал должное рыбе и свежеиспеченному хлебу – ел так, будто два дня кряду голодным был. Нютка вовсе не хотела глядеть на мучителя – чести много. Она, до того не бывшая ни разу у ворот, потрогала занозистую стену, отшатнулась, увидав прислоненную тут же пищаль и бердыш. Все напоминало о мужской силе и опасности, что могла явиться в острог.

В темноте, освещенная несколькими факелами, прикрепленными на железных крюках, деревянная стена, казалось, уходила в небо. Мощный засов в воротах – неошкуренное бревно. На углу башня, в которой горел огонек – то казак в дозоре.

Нютка понемногу начала привыкать к новому месту, к острогу, к его странной, доселе неведомой ей жизни. Никому бы не созналась, да ей нравилось сейчас вдыхать холодный воздух, глядеть на горящий факел и мощные ворота. И ощущать себя не ребенком – взрослой.

Синяя Спина вытер усы да бороду холстиной, крякнул довольно, выпил чего-то из фляжки, которая хранилась за пазухой. Как и положено грубияну, спасибо и не подумал сказать. А когда вернул Нютке пустой котелок, молвил:

– Не молчи, ежели кто обижает.

«Ты и обижаешь», – чуть не сказала Нютка. Но вовремя прикусила язык.