– Прошу, – торжественно махнул рукой Костриков и сел прямо на койку, – располагайтесь.

Он был весел и счастлив, но за этим добродушием чувствовалась напряжённость, которая сковывала его изворотливый ум. Василий, всматриваясь в лица людей, ждал подвоха, откровенной невысказанной злобы, презрения. Семь, приехавших рабочих разбирали чемоданы. И он успокоился.

– Лёша, может быть, надо как-то отметить, – начал он вкрадчиво, – как-никак новое место жительства. Не хорошо как-то. На работу только завтра, да и познакомиться неплохо бы.

– Давай, в чём же дело. Ребята, давайте сбросимся, – вынимая кошелёк из кармана, пророкотал Могучев.

Зашуршали в руках рубли, трёшки, пятёрки. Костриков взял сумку и, поглядывая на Уварова, который ещё думал, принимать участье или нет, молчал хмуро.

«Хорошо ли с пьянки начинать свою деятельность, – усомнился было Уваров, – ведь на новом месте мы должны быть чище, лучше». Но будто догадавшись о его нерешительности все стали доказывать, что людям необходимо встряхнуться, сбросить стрессовое состояние, навеянное дорогой и решить кое-какие неотложные дела, а делается это как обычно за круглым столом. И получается просто и доходчиво. И Виктор вынул из кошелька пятёрку и отдал Кострикову.

– Сейчас я вишенок нарву, хозяева сказали: берите сколько потребуется, – я им говорю, мы деньги заплатим. А они аж рассердились на меня, мол, какие деньги, сучья ломаются от плодов. Во как!

Костриков явно гордился находкой жилья и был доволен собой. Взял в руки эмалированное ведро пошел в сад. За ним устремился машинист Могучев. Вдвоём они быстро набрали ягод, тщательно вымыли их под колонкой и, расплескивая улыбки, вошли в дом. «Угощайтесь, – было написано на их лицах, – а мы пока сходим в магазин». И быстро удалились.

Уваров молчал, он как бы со стороны наблюдал за событьями, знакомился с людьми, хотя в вагоне он уже со всеми перезнакомился, но сейчас он просто изучал их поведение, ведь с ними придётся работать долгие годы. Сейчас он сожалел, что так быстро поддался на уговоры, поэтому настроение у него испортилось. Но в тоже время он не хотел быть белой вороной среди товарищей. Получался замкнутый круг, из которого он не видел выхода. Виктор хорошо понимал, что сказать, мол, нельзя так – не разумно, тем более, здесь все взрослые люди, да и могут обидеться, дескать, выскочка и умник. Находишься в волчьей стае, по-волчьи и вой. Он смотрел в сад, а видел свои поля, леса и озёра. Ему вспомнился начальник цеха Игорь Кочин и его жена Катя. В вагоне у неё был грустный вид, даже выпитое вино за компанию, не придало ей весёлого настроения, а наоборот она могла расплакаться в любое время. Так и ехала скучная, и ко всему безучастная. Что с ней происходило, Виктор не знал. Он разговаривал с ней несколько раз, но она отвечала невпопад, а то и просто молчала. Он отошёл в недоумении. С мужиками было намного проще, он понимал их и они его. Вот и сейчас сидя на койке, он думал о прожитой жизни. Мысли тянулись вереницей, связывая одной ниточкой: лица, факты, событья. Годы летели быстро, правильнее будет не годы, а отдельные яркие впечатления. Прожитая в деревне жизнь высвечивалась своими неровностями и, конечно, радостями. И сейчас на дороге к новой жизни, он анализировал старую, прожитую в деревне, где ему было всё дорого и близко. Он ещё не мог вжиться в роль аппаратчика и горожанина, и теперь только смотрел как быстро сближались люди. Там Виктор не искал слов, всё было естественно и просто от рождения. Сама жизнь говорила: Виктор, делай то, делай это. И он с грустью думал: «Как-то сложится моя жизнь в городе?»