В предельном случае, когда вызов идеологического общества воспринимается особенно остро, может происходить утверждение идеологического же общества, но на основе предельной онтологии, которая сама является структурным отрицанием идеологии старого общества. Если старое общество основывалось на теистической идеологии, то новое общество может основываться на атеизме. Предельно важным здесь является то, что в этой логике нет абстрактного ухода от теизма к атеизму, предательства теизма. Здесь есть вызов, созданный негативно понимаемой социальной реализацией общества на основе теистической предельной онтологии.

Итак, если мы, имея в виду сказанное, будем оценивать модерн и современное глобализированное человечество как то, которое основано на платформе пост-идеологического общества, то это следует считать не предательством исходной идеи (религии трансцендентного Бога и бессмертия души), а ответом на вызов негатива идеологического общества по размерностям «система – индивид» и «система – система». По первой размерности это будет ответ на все внутрисистемные феномены, связанные со структурой идеологического общества: инквизиция, ереси, еретики, индекс запрещенных книг, охота на ведьм и т. д. По второй размерности это будет ответ на негативные феномены, связанные с борьбой идеологических обществ друг с другом: крестовые походы, войны за веру и т. д. Индивидуальный человек должен оказываться расходным материалом в такой борьбе.

В этой логике важно понимать различие между пост-идеологическим обществом и идеологическим обществом с противоположной по содержанию идеологией. В качестве примера последнего можно привести СССР. Он был идеологическим обществом с атеистически-материалистической идеологией. Его формирование можно рассматривать в логике ответа на вызов остатков средневекового мировоззрения в царской России и во всем мире. Пафос атеизма-материализма (как варианта ответа на вызов) большевики получили от марксизма. Для марксизма религия исторически скомпрометировала себя обоснованием эксплуататорских обществ. Тот, кто борется с эксплуатацией, в этой логике должен бороться и с религией (во всяком случае, с ее положением в качестве одного из оснований государственной идеологии). Революция 1917 года в России стала в конечном итоге формированием не пост-идеологического, а идеологического же общества с идеологией, построенной на отрицании. Вместо теизма-идеализма был утвержден атеизм-материализм. Можно говорить о том, что на протяжении всего существования СССР воспроизводился вызов негатива идеологического общества. В этом смысле Перестройка стала движением в направлении критики идеологического общества и преобразования его в пост-идеологическое.

Позиция Авторов в современной ситуации воспроизводит логику большевиков, но в обратном направлении. Большевики отрицали теизм-идеализм и утверждали атеизм-материализм, воспроизводя логику идеологического общества. Авторы отрицают атеизм-материализм и утверждают теизм-идеализм, опять-таки воспроизводя логику идеологического общества. Оценивая современную российскую и мировую ситуацию, которую в целом можно описать как господство пост-идеологического общества, Авторы предъявляют претензии не столько атеизму-материализму, сколько пост-идеологической логике. Она для Авторов оказывается квинтэссенцией потери глобального смысла существования для человека. В до-модерновой реальности человек жил в перспективе глобальных религиозно-идеалистических проектов. Современная, постмодернистская ситуация отрицает саму осмысленность такого существования. При этом никак не тематизируется то, что постмодернистская ситуация является интегральным ответом на тот культурно-исторический и экзистенциальный вызов, который нёс в себе до-модерновый мир. Несмотря на формирование пост-идеологической архитектуры, человечество было наполнено сражениями идеологических обществ до самого конца ХХ века. Холодная война тоже может считаться вариантом войны идеологических обществ. Тем не менее, либеральный мир является предельным выражением пост-идеологической архитектуры. Поэтому распад СССР и Восточного блока стал восприниматься Западом как «конец истории». Этот распад говорил о глобализации логики пост-идеологического общества.