Так или иначе, Оскар Уайльд оказал огромное воздействие на русский символизм своей критикой пуританизма, культом красоты и художественной гениальности. Как свидетельствует Сергей Маковский, английское издание критических статей Уайльда и, в частности, его статья «Критик как художник» были привезены в Россию П. Д. Боборыкиным еще в начале девяностых годов прошлого столетия, и с этого момента анти-морализаторский критицизм Уайльда получил широкое распространение, особенно в среде молодежи. «Нельзя себе представить ничего более противоположного отправным точкам зрения наших ревнителей научной объективности, критиков-общественников ХIХ века, чем этот уайльдовский критический субъективизм, да еще преподносимый с высокомерной изысканностью и с таким пренебрежением к общепризнанной морали и ко всему, казалось бы, давно установленному. Первый диалог, озаглавленный «Критик как художник», доказывал, что задача критика – вовсе не оценка того или другого художественного произведения, и уж конечно не разъяснение того, что автор не сумел или не захотел договорить, а задача эта – создать самому критику, по поводу разбираемого произведения, свое, новое произведение искусства… Аполитичности и аморализму Оскара Уайльда чем-то обязана как поэзия и живопись наших новаторов, так и критик».

Сергей Маковский находит непосредственное отражение эстетизма Уайльда в критике поэта Иннокентия Анненского, который печатал свои статьи о русской литературе в журнале «Аполлон». Но несомненно, что это влияние касалось и более ранних авторов, относящихся к окружению «Мира искусства».

Ориентация «Мира искусства» на западную эстетику и связанную с ней идею эстетизма очевидна. Однако здесь были и русские корни. Следует отметить, что рядом с Ницше и Уайльдом может быть поставлен еще один мыслитель, сделавший исключительно много для развития эстетизма на русской почве. Это – русский писатель и мыслитель Константин Леонтьев.

Леонтьев – человек необычайной жизненной судьбы и смелой творческой мысли. Он существенно отличается от большинства русских философов, не примыкая к какой-либо из известных школ. Поражает его близость с философией Ницше, хотя сам Леонтьев с нею не был знаком. Поэтому, как выразился Василий Розанов, Леонтьев был «русским Ницше до Ницше», по сути дела предвосхитившим некоторые идеи немецкого философа. Существует много точек соприкосновения между Ницше и Леонтьевым и эстетизм, пожалуй, одна из них.

Леонтьев был первым русским философом, которому принадлежит попытка теоретически обосновать эстетизм как универсальный принцип бытия и знания. Наиболее полно суть своего понимания эстетизма Леонтьев изложил в известном письме С. И. Фуделю. Здесь он изобразил следующую систему наук и знаний:

«Мистика» (особенно положительные религии) Критерий только для единоверцев; ибо нельзя мусульманина судить по-христиански и наоборот.

Этика и политика Только для человека

Биология (физиология человека, животных, растений, медицина и т. д.) Только для органического мира

Физика (т. е. химия, механика и т. д.) и

Эстетика Для всего»[78].

Иными словами, по мнению Леонтьева, законы эстетики также универсальны и всеобщи, как законы механики и поэтому они приложимы для всех областей органического и неорганического мира, т. е. «для всего».

Другой источник рассуждений Леонтьева об эстетизме – переписка с В. В. Розановым, который нашел в лице философа своего учителя. В письмах к Розанову Леонтьев подробно обосновывает идею о главенствующем положении эстетики. По его словам, эстетика выше всех самых интеллектуальных форм сознания, она выше политики, морали и даже религии. Религиозный критерий применим либо к жизни отдельного человека, либо же к людям, исповедующим общую религию. Например, нормы христианства неприменимы к жизни древних римлян или китайцев. Само обращение Леонтьева к религии не в последнюю очередь продиктовано эстетическими мотивами.