Приём состоялся в ДК «Ягайло» – самом дорогом и напыщенном в Тмутаракани месте. Вокруг парадного входа курили отборные усатые жандармы. Они почтительно кланялись гостям и глотали слюни при виде представительниц эскорта.

– Безложкин! – меня окликнул наглый и громкий голос.

Иван Тетраглебов, журналист сетевой газеты «Кристалл», надменно улыбался, выпуская облака пара из широких ноздрей. Запахло знакомой смесью степных трав и аниса. Карманный ингалятор – недешёвое удовольствие, однако этот боярский прихвостень и не такое позволить мог. А я за гроши ковырялся.

– Главное – чтобы костюмчик сидел, – приблизившись, он игриво подёргал меня за рукав. Рыжие кудри светского шакала победоносно сияли в неоновых огнях вывески. Аккуратная бородка обрамляла ухоженное загорелое лицо. Тетраглебов умудрился втиснуть свой увесистый зад в белое трико с красными лампасами, мясистое туловище он разместил в голубом доломане с серебристой бахромой, на ногах красовались горчичного цвета сапожки.

– Ты здесь как гость?

Я нехотя кивнул.

– И чего это старый князь так благоволит тебе, – Тетраглебов лукаво сощурился, – что за дела ведёте?

– Мемуары писать собираемся, – это была наша легенда, – Пётр Тимофеич прожил насыщенную жизнь.

– Ещё бы, настоящий герой! Усмиритель экваториальной Сибири и Китай-Руси, покровитель изящных искусств, умнейший гражданин, светоч. Опора государства нашего, на коих столпах оное зиждется. Сдюжишь пафос, Безложкин?

Так Тетраглебов зарабатывал на жизнь. Смазав дешёвым медом язык, он старательно вылизывал клоаку высшего сословия. Но узлы хронического геморроя ощущали лишь временное облегчение. Не в силах переварить засунутое в пасть, организм аристократии с кровью выдавливал непереваренное, чем давал обильную пищу красноречивым копрофагам.

– Князь больше за реализм ратует, – я пристыжено достал сигареты.

– Дайка и мне, – возбудился Тетраглебов. – И яблоня хочет весною компоста, в цветенье своём чаясь с гумусом слиться.

Ещё Иван был поэтом.

– Ты быка не дави, Семён. – Он снисходительно улыбнулся. – Разрабатывай князя, авось отмоешься от грязи. Жизни розы пахнут циррозом. Поедешь в баню с гриднями?

Тетраглебова несло, на воротнике в неоновом свете искрились корпускулы просыпанного кокоса. В мутно-серых глазах плескалась авантюрная дичь. Однако Иван лампасами чувствовал меру, тем и жил.

– С чьими?

– Олехновичев. А утром на охоту.

– Мне с утра на работу, Иван. Не могу.

Тетраглебов нарочито сморщился и сразу потерял ко мне интерес, заметив в толпе Киру Негладких – вечно молодую гадалку с центрального телевидения.

– Свет мой, мельхиорчик! – Он бросился целовать перстни рук высокой блондинки, обернутой в полотна мохера камуфляжной расцветки.

Я поспешил ко входу. Тучный казак в овечьем полушубке просканировал паспорт, и я оказался в главной зале, где для разогрева томно завывали щеглы из группы «Рассвет». Перехватив фужер тройного вина у арапа-официанта, я направился в цоколь, где накидывались гридни, пажи и целковые проститутки. Пётр Тимофеич оправданно избегал подобного общества, вызывая меня позже в бильярдную, где высшие нормы непринуждённо смягчались.

Гридни, как и водится, расположились на кожаных диванах, их раскосые глазницы сплющивали пространство в бескрайнюю степь неприкаянной наглости. Они были молоды и злы, носили на поясах кинжалы и много матерились. Царской милостью они могли носить имена предков, чем и гордились, всей душой презирая русскую соборность. Все их боялись, а потому они убивали друг друга на дуэлях, поминая затем падшего братом. Даже находясь в помещении, они носили лёгкие дублёнки и походные шаровары. Брили головы, оставляя на макушках чёрные, завитые в косы, пряди.