– Он упоминается в поэме Сварога, – заметил Дегурин, – мудрец-прохиндей, разрушивший единство Руси.

Грека обеспокоенно покосился на меня и Киви.

– Пацаны немного в курсе, – успокоил его Бурьян.

Марьяна отказалась от водки, а потому Грека выудил из кубрика бутылку шампанского. Шашлык вышел немного жёстким, но настроение мое приподнялось. Вечерело. Раскалённый солнечный диск с шипением бьющихся о судно волн медленно опускался в море. Пунцовый слой испарений выдавливал из небосвода чистоту кровавым ядовитым концентратом. Дегурин и Грека что-то оживлённо обсуждали, но я не вмешивался. Уставший Киви заснул. Марьяна с возвышенно-тревожным видом крепко сжимала в руках бокал, блуждая мыслями в понятных только ей измерениях. Расхлябано затренькала гитара, и Грека отвратительно, но с упоением захрипел:

– Мы – морские вампиры, в глазах чёрные дыры.

12

Следующим днём баркас «Гнездо» с неторопливым упрямством держался выбранного курса. Грека то и дело с недовольным видом спускался в машинное отделение.

– Двигатель, сука, – ворчал он.

Марьяна не выходила из каюты. Дегурин громко храпел на палубе, периодически отмахиваясь от невидимой стаи мух. Влажный и плотный воздух с каждым вздохом беспокойно распирал грудь, тишина угнетала. Захотелось с кем-нибудь поговорить. Я нашёл взглядом Киви. Он торопливо доедал остатки шашлыка, запивая выдохнувшимся шампанским. В отсутствие броской, зелёной шевелюры Киви заметно скукожился, став похожим на злобного хорька.

– Одно волнует – родителей не увижу, – поделился он. – Не сказать, что мы часто виделись. Но матушку жалко. Будет всю жизнь терзаться, где же её дитя – гнилое семя. Так меня отец называл.

Я равнодушно отвернулся. Да будь оно что будет. Как ни паши рылом землю, впереди нас ждал один, большой и общий тупик. И дело не в неумолимости судьбы, а в полной её иллюзорности.

– Ветер крепчает, – недовольно заметил Грека, вглядываясь вдаль, откуда танками катили вражеские тучи.

И вдруг решительно задуло. Зигзаги молний с ужасным треском вспарывали полотно неба. Я поднял голову и меня коснулись первые холодные капли.

– Ай беда-беда! – застонал Грека и начал будить Дегурина, но тот невозмутимо сопел и даже не думал просыпаться.

– Что за паника? – открыл, наконец, он глаза.

– Шторм лютый будет! К берегу идти нельзя, о скалы размажет!

– Переждать сможем?

– Будем стараться! До восьми баллов сдюжим, но небо реально озверело.

Синее море вмиг окрасилось тёмным. Оно прожорливо трепетало, пуская пенные слюни. Лёгкая свежесть ветра резко сменилась ледяным напором. Заметно усилилась качка, словно подводные демоны устроили нехилую пирушку, а русалки пошли вразнос. Не желая отставать в хулиганстве, небесная братва щедро швырялась петардами. Дабы охладить пыл и подогреть испуг сухопутных коротышек, курдюки-тучи разразились тяжёлым ливнем. Грека заглушил рабочий двигатель и отправил всех пережидать ненастье в кубрик. Было душно и тесно. Марьяна от испугу казалась ещё бледнее. Она забилась в угол кушетки и ошарашено смотрела в иллюминатор, словно отказываясь верить в реальность шторма. Рядом сидел Дегурин и пытался держать невозмутимый вид. Но глазки предательски бегали. Наверное, искали спасительный стоп-кран, который мог бы остановить волнение и время. Лишь Киви безумно улыбался, и с каждым новым грохотом его рот растягивался всё больше, будто между ними существовала странная, почти физическая связь. Замолотил град, баркас качало как люльку. Я с ужасом представил, как все мы идем ко дну, в агонии хватаясь друг за друга. Нестерпимая тошнота комом подступила к горлу. Скорчив невнятную рожу типа «очень надо», я выбрался на палубу, и тут же меня сбило с ног обрушившейся волной. Я за что-то зацепился руками, и рвотные позывы отступили – адреналин.