– Может, и так, – сказал высокий. – От них всё можно ожидать. Но слишком уж странно. Вон, смотри.

Он указал на внедорожник, который всё ещё горел. Пламя продолжало подниматься высоко в небо.

– Огонь такой, будто его кто-то специально поддерживает, – добавил он.

Я молча слушал. Ладонь продолжала греть, как будто предупреждая об опасности. Я постучал пальцами по рулю, стараясь отвлечься.

– А ты что думаешь на? – вдруг спросил коренастый, обращаясь ко мне.

– Я? – переспросил, отвлекаясь от своих мыслей.

– Да. Ты ж рулевой на. Наверняка много ездишь. Видел на что-нибудь странное на?

– Ну, чего только не бывает. Но я не особо обращаю внимание.Я замялся.

– Зря, – сказал высокий. – В Москове сейчас вообще творится какая-то лютая хрень. То пожары, то люди пропадают.

– Пропадают? – спросил удивлённо.

– Ага на, – кивнул коренастый. – На Давиловском говорят на, что за последнюю неделю на трое исчезли. Ваще без следа на. Менты только руками разводят на.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Может, просто уехали куда-нибудь, – предположил я, больше для поддержания разговора.

– Может, – согласился высокий. – Но как-то слишком уж внезапно и без повода.

Пассажиры притихли, думая каждый о своём. Я же смотрел на дорогу, но мыслями был далеко. Почему-то вспомнил старуху под Уфой, её тихие и загадочные слова про подарок.

– Эй, шеф на, ты что мыслишь по теме, – вдруг спросил коренастый, – может, это всё неспроста на?

– Что именно? – решил уточнить я.

– Ну, пожары эти на, пропажи. Может кто-то специально всё это устраивает, на?

– Не знаю. Но если это так, то зачем, с какой целью?Я задумался.

– Во-во, – сказал высокий. – Какой мотив на?

– Мотив! – задорно заржал высокий. – Он тебе что, лабух что-ли?

По радио заиграла весёленькая мелодия, бывшая хитом несколько лет назад.

Как эхо прошлого в аду.– Опля, вот это прямо в тему! Шеф, навали басов. Я добавил громкости. Мужской голос бодро запел: Приснился мне пожар безумный – Москва пылает в полутьме. На Красной площади – лишь угли, И тени бродят в том огне. Сгорели шпили, купола златые, И стены древние в дыму, А в переулках – песни злые,

Но память прошлого зовёт.Высокий пассажир ощерился от удовольствия и начал похлопывать по ноге  в такт. Сгорел Останкинский гигант наш, Антенна рухнула в ночи, И Храм Христа в огне погасший Сияет отблеском свечи. На набережных – пепел серый, Мосты все плавятся, как лёд, А дождь смывает след, как первый,

Коренастый покосился на своего товарища и со вздохом, молча,  закатил глаза вверх. А певец надрывался:

Но тут заводная мелодия припева пошла на третий круг подряд и я убавил громкость.Сгорели рынки на Гадовом, И Арбат в пламени затих, На площадях – лишь шёпот новый, И пепел падает на них. Ждут за МКАДом в тишине люди, Когда остынет этот жар, Но в небе – вороны, как судьи, И в сердце – вечный перегар. Преувеличенную бодрость солиста дополняла отличная духовая секция. Голос певца вдруг исказился, превратившись в скрежет. На секунду в тексте чётко проступило: "Сгоришь, как все"…

Москов, о чём поют твои огни?

Москов, почём сияют твои дни?

– Ладно на, хватит этой чепушни. – сказал коренастый. – Мы на месте на.

Я кивнул и свернул к обочине проспекта Зергадского, где пассажиров ждала группа людей неопределённого возраста в тёмной одежде с надвинутыми капюшонами.

– Удачки, рулевой! – сказал высокий, расплатился и плавным движением захлопнул за собой дверь машины.

Когда они скрылись в толпе, навигатор вдруг показал: "Маршрут завершён. Время в пути: 00:00".

Я слегка ударил по экрану – дата изменилась. "31 февраля". Шрам опять кольнул, напоминая о старухе в лесу. Теперь я понимал – её "подарок" был предупреждением.