– Что с Томасом? – выдавил из себя Саймон, едва дверь открылась. – Что с ним? Ответьте мне.

Вроде не так долго Саймон Томаса знал, но этот молчаливый мужчина незаметно стал важной частью его жизни. Привык Саймон к нему крепко, вот и беспокоился всерьёз. Но ответ Германа Грумберга не унял переживаний, а только причинил глубокую душевную боль.

– Он не дожил до объявления официального приговора. Я был слишком зол.

После этих слов королевский советник, кривя лицо, оглядел камеру. В помещении кроме кровати, на которой лежал Саймон, ничего пригодного для сидения не было, а Герман Грумберг, судя по взгляду и бледности лица, с удовольствием бы на что-нибудь присел. Ранение подкосило его здоровье, а потому граф Мейнецкий за неимением лучшего прислонился спиной к стене и только тогда сделал взмах рукой. Двое амбалов, повинуясь этому жесту, подошли к постели и едва сдерживающего ругательства Саймона (благоразумие не позволило ему обложить королевского советника матами и заверениями, что тот де возмездия не избежит) рывком подняли с постели.

– Эй! Впредь не так резко, аккуратнее с ним, – сурово возмутился третий спутник Германа Грумберга, едва Саймон начал болтаться между двух громил. При этом сей мужчина щурился да оценивающе смотрел на окровавленную повязку, которой был перетянут живот заключённого.

– Ба, да чего нежиться? Нормально всё.

– Я здесь для того и нахожусь, чтобы решать, что нормально, а что нет, – грозно заявил этот человек. – Поэтому бережнее давайте. Покамест бережнее.

Громилам, судя по выражению их рож, сказанное не понравилось, но они промолчали. Не тот ранг у них был, чтобы магу-целителю перечить. А Саймон уже догадался, что на защиту его именно целитель встал, и из-за этой догадки горечь от смерти Томаса молниеносно отошла для него на второй план. В сцепке некромант плюс целитель пытки, которым его могли подвергнуть, имели все шансы стать как очень долгими, так и крайне болезненными.

Страх, который испытал Саймон, не поддавался словесному описанию. У него даже в голове помутилось, волосы на голове дыбом встали. И всё же ужас не долго управлял им. Стоило Герману Грумбергу сухо приказать: «Держите его так, чтобы он на меня смотрел», как Саймон сам в ненавистные чёрные глаза уставился и, покуда опасные вопросы ещё не прозвучали, потребовал:

– Объяснитесь, отчего я здесь. Почему меня задержали? Я никакого закона не нарушал, чтобы в камере находиться.

– На вас поступил донос, мистер Сильвер, – холодно ответил Герман Грумберг. – Ваш брат сообщил в королевскую службу безопасности, что вы шантажируете его собственным племянником ради помощи некой особе, которую разыскивают по всей Верлонии уже много недель.

– Вот подонок, – гневно прошептал Саймон. Пусть он давно догадался, кто его подставил, но такого масштаба подлости даже предположить не мог.

«Аж не куда-то, а напрямую в королевскую службу безопасности», – был поражён до глубины души Саймон, но… но возразить кое-чем дельным на сказанное для него было возможно.

– Мой брат сам ко мне сына привёл. Вон, не верите, так у моих слуг спросите. Чай не плакал, не страдал малец ни разу, что у дядьки живёт. А отчего оно так? Так отцовскому указу подчинялся.

– Неужели это не вы были инициатором «отцовского указа»? – приподнял брови Герман Грумберг.

– Нет!

– Предположим. Тогда зачем вам чужой ребёнок?

– Да какой он мне чужой? – демонстративно выпучил глаза Саймон, хотя попытки найти общий язык с Вильямом, привели его к мысли, что большего гадёныша среди малолеток ещё поискать надо. Пожалуй, на всей территории Верлонии другого такого шельмеца не встретишь. Однако ж, вслух Саймон произнёс другое: – Лорд Грумберг, я же потому и рассудил, что просьба брата за его сыном приглядеть с тем связана, что раз я собственными наследниками ещё не обзавёлся, так, быть может, к племяннику привяжусь и на него завещание составлю. Ну, а мне несложно было родную кровь под крыло взять. Захотелось узнать мальца получше, да и думалось мне, что так я и Вильгельм помиримся. Ведь я и он, лорд Грумберг, в ссоре не первый месяц. И, виделось мне, что пришло время старые обиды забыть. Но мой брат не… Он, оказывается, вот что, сволочь, удумал. Вот оно что.