Отец успел в последний момент. Всё это уже грузилось в вагон на отправку.

Ну, отец быстро всё привёл в порядок, а потом я нередко слышал: «Эх ты… дура. Как тебя эта Хивря обработала!» (обработала – то есть обокрала, по-современному «обула»).


Далее – про моего прадеда Фрола.


(Моему отцу сказали:) «Если он не вступит в колхоз, мы выгоним тебя из партии». Для него это означало безработица и голодная смерть всей семьи. Отец тоже был крут. Он этого не хотел. Тем более, что он уже был «военлёт», имел паёк, «кубари» и прочее.


Отец взял отпуск (тогда пистолет у офицеров был всегда при себе) и поехал в деревню. Баба Настя в 1953 году (ей было 72 года) рассказывала: они сидели, пили самогонку, ругались и кричали. Потом Мишка (мой отец) вытащил пистолет и стал стрелять в потолок. Угрожал, что, если отец (дед) не вступит в колхоз, он его застрелит. Дед заплакал и сказал: «Вступлю».


Дед слово своё сдержал. В колхоз вступил, но работать, как раньше, не стал. Пошёл сторожем. Став несамостоятельным, он потерял интерес к труду и к жизни.


Умер он в конце пятидесятых годов в возрасте 72 лет.


Отошёл он легко. Баба Настя: «Как-то он заболел. Лежал на печи два дня. Потом вдруг как засмеялся, потом – ещё и ещё раз. Я ему говорю: «Ты что, Фрол?» Подошла. А он уже отошёл. Хорошая смерть…


Я ездил к его могиле зимой 2002 г. Поклонился. Есть фотографии».

Рассказ о моём деде

Памяти моего деда

Михаила Фроловича Анохина

– Твой дед в войну не воевал, —
Отец мне как-то объяснял.
(Запомнился надолго разговор).
А дед был стар, а дед молчал,
Восьмой десяток разменял,
И ни о чём не вспоминал с военных пор.
Он был бы неплохой солдат,
И в том совсем не виноват,
Что где-то там приказ был издан вдруг:
(Приказ строжайший, не перечь!),
Что, мол, для тыла поберечь
Нам надобно десятки умных рук.
Дед был механик до войны,
Такие люди всем нужны.
Знал самолёт он от шасси и по крыло.
Любил, завистникам назло,
Свою работу-ремесло,
И это его очень подвело.
Мой дед неглупым малым был:
Он понимал, что нужен тыл,
И люди, чтоб у них хватало сил.
Но для него ли та судьба?!!
И, отирая пот со лба,
Он требовал уже, а не просил:
«Сейчас на фронте нужен я,
А здесь не будет мне житья.
Стрелять умею и рука в бою крепка!
Вы гляньте, вон два сопляка —
И то ведь смотрят свысока.
Война – какой же тыл для мужика?!!»
Дед был упрям: «Не сдамся, врешь.
Коль нужен фронт – так вынь-положь…»
Но так ходить – себе и им на смех.
Да и какой же там успех,
Когда один да против всех?
И понял он: «Всё зря, не прошибёшь».
Дед не умолк и не притих,
Он стал работать за троих,
На совесть – от темна и до темна.
И правда, было много дел,
Аэродром не опустел…
И как ему пустеть, когда война?
Да, правда, были три прыжка,
И не у всех легка нога,
Чтоб прыгнул-приземлился – тут как тут.
Считалось: «Это ли не риск
Для тех, кто по тылам прокис?!» —
И трижды раскрывался парашют.
Пришла победная весна,
И раздавали ордена.
Он деду тяжким камнем лег на грудь.
Понять не мог: «За что он мне?
Ведь я же не был на войне…
Уж лучше бы на фронте кто-нибудь».
Мой дед в войну не воевал.
Так получилось. Кто же знал,
Что похоронка не к нему придет домой?
Он стариком всегда молчал
И про войну не вспоминал…
И не погиб – а умер прошлою зимой.
1986

Эти стихи я, семнадцатилетняя, написала вскоре после смерти моего деда.

Я многого тогда не понимала, но знала главное: мимо судьбы деда, мимо его биографии нельзя пройти просто так.

Её обязательно надо осмыслить, задуматься над тем, какой трудный жизненный путь дед прошел, какую память по себе оставил…


Пусть они по-юношески несовершенны, но я включаю их в книгу о моём отце – чтобы путеводная нить не прерывалась, а уводила вглубь: к моим корням, к истокам – и указывала верное направление не только мне, но и всем, кто будет держать эту книгу в руках.