– Но почему? – воскликнул Нестор, доселе уверенный в своем успехе.

– Талант у вас определенно есть, г-н Кукольник, – Рафаил Михайлович не любил отказывать, но понимал, что это было неотъемлемой частью его работы, – Драма написана свежо. Все дело в том, что я слишком хорошо знаю сегодняшнего зрителя. Поймите, ему нужны легкие комедии, водевили, не требующие большого эмоционального и умственного напряжения. А у вас я нахожу множество длинных грузных монологов, пусть и нелишенных смысла. Только представьте, если на зрителя, уже привыкшего и ожидающего юмора, песен и танцев, вдруг обрушится поток, а у вас не просто поток, а я бы сказал целая лавина слов и мыслей, он просто-напросто заснет.

– Вы говорите о зрителях, как об однородной массе. Но ведь в театре собираются люди разных слоев общества, разных поколений и вкусы у них тоже разные.

– Г-н Кукольник, поверьте моему опыту. Ваша драма не выдержит ни одного представления. Ее ждет полный провал. Вас постигнет разочарование, а нас бессмысленная трата казенных средств.

– А если я откажусь от вознаграждения, – не терял надежды Нестор.

– Бесполезно.

– Я не понимаю, Рафаил Михайлович, почему вы не хотите пойти на риск. А если люди устали от водевилей, если они хотят чего-то нового. Разве театр не должен меняться.

– Театр никому ничего не должен, г-н Кукольник. Мы существуем за казенный счет, и не стоит об этом забывать. Вы все приходите к нам со своими драмами, трагедиями, комедиями и требуете, чтобы мы их ставили и никому не отказывали. А чтобы поставить пьесу, нужны деньги и немалые. Печатного станка своего, к сожалению, у нас нет. Сколько нам из казны положено средств, столько нам и выделяют. А дальше как хотите, так и живите.

– Что же мне делать?!

– Не знаю, – Зотов глубоко вздохнул, – Напишите комедию. Вот уже не первый год на сцене нашего театра с аншлагом идет пьеса Александра Грибоедова «Притворная неверность». Милый перевод с французского. Непринужденно и весело. Искусство оно вообще должно быть для зрителя, а не зритель для искусства. Так что поверьте моему слову, «Рука Всевышнего Отечество спасла» успеха иметь не будет.

– Вы ошибаетесь, Рафаил Михайлович. Я не отступлюсь и докажу обратное.

– Все так говорят, г-н Кукольник.

Нестор был сам не свой. Он не спеша вышел из театра и побрел по заснеженному тротуару. Стоял ноябрь. Ледяной ветер беспощадно дул в лицо и раздувал полы его пальто. В какой-то момент он не успел придержать цилиндр, и тот, слетев с головы, покатился по улице. Нестор настиг его у самых дверей театра. Раздосадованный еще больше, он хотел было идти, как вдруг двери отворились, и из них «выпорхнули» две укутанные в шубы «пташки»:

– Мари, – «защебетала» одна, – ты слышала, у Каратыгиных завтра вечер. Я непременно буду. Как раз надену свое новое платье с розовым бантом. Оно так чудно шуршит. Пьер говорит, что не поедет, но я его уговорю. Он у меня такой душка.

– Charmant1, – подхватила другая. – Говорят, у Каратыгиных обычно собирается весь свет.

– Да, кого там только не встретишь.

Кукольник взволнованно поглядел им вслед.

Вечером следующего дня сани резво несли его по мостовой. Мимо мелькали желтые фонари, вторя своим свечением далеким звездам, которые от мороза казались еще ярче и прекраснее. Прохожие сутулились, поднимали воротники и дышали белым паром. «Я – чиновник канцелярии Министерства Финансов лезу в чужой дом, не имея ни приглашения, ни знакомств. Да меня сейчас выставят за дверь, и дело с концом», – крутилось в голове у Нестора.

– Эй, извозчик, останови, – крикнул он.

– Чего изволите, барин? – извозчик натянул поводья.