– Лекции читал, но виновным, да еще главным, себя не считаю.

– Объявляю, что отныне помимо профессоров и преподавателей к следствию привлекаются ученики старших классов. Приказываю изъять у них тетради и записи, касающиеся естественного права и передать мне. Я внимательно изучу собранный материал, после чего будет проведен допрос некоторых гимназистов. Вести допрос буду лично я.

Билевич не скрывал своего удовольствия.

– Стоит ли прибегать к крайним мерам, – не выдержал Шапалинский.

– Моя цель навести порядок, а для достижения цели все средства хороши. Это политика, Казимир Варфоломеевич, никаких личных интересов.

Дело близилось к развязке. В течение шести дней в присутствии всех членов конференции были допрошены девять учеников, среди которых Нестор Кукольник, Николай Гоголь-Яновский и Александр Новохацкий.

– Г-н Кукольник, скажите, г-н Белоусов читал лекции по своим записям или по учебнику? – спросил Даниил Емельянович и, сложив руки за спиной, зашагал по залу.

– И по учебнику и по записям.

– А в основном?

– В основном не знаю. Не обращал внимания, – безразлично ответил Нестор.

– А может быть, вы все-таки припомните, – вмешался Билевич.

– Бесполезно, у меня память плохая.

– Г-н Кукольник, я думаю, вам следует быть посговорчивее. У нас есть все основания обвинять вас в вольнодумстве. Взгляните-ка, что нам любезно предоставил профессор Моисеев, – Ясновский протянул Нестору лист бумаги, – Узнаете? Это ваше письмо к Николаю Прокоповичу от 29 июля 1825 года с загадочной подписью РБШ.

– Я почти уверен, что речь идет о некоем братстве, – заявил Билевич.

– Все намного проще. РБШ расшифровывается, как Разбойнику Билевичу шиш!

– У вас хорошее чувство юмора, молодой человек, – Ясновский подошел к столу и стал рассматривать лежавшие на нем книги.

– При обыске в ящике вашего письменного стола были обнаружены философские труды Канта и Монтескье. Вы не могли не знать, что в стенах гимназии подобная литература недопустима.

– «Nitinur in vetitium semper, cupimusque negata.» Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного.

– Овидий, – заметил Ясновский.

– Человек от природы наделен разумом, чем и отличается от животного. Поэтому необходимо этот разум применять и всесторонне развивать. Тот же, кто этого не делает, не дальше ушел от свиньи или, например, курицы.

– Латынь вы знаете. Логически рассуждать тоже умеете. А вы мне нравитесь, г-н Кукольник.

– Благодарю.

– А какие стихи пишет, – вмешался Билевич, явно недовольный тем, что Нестор расположил к себе Ясновского, – зачитал бы все, да, к сожалению, у нас не литературный кружок, поэтому остановлюсь на следующем:

– Это не мое! Это гимназиста Новохацкого, – воскликнул Нестор, – Он часто отдает мне свои стихи. Два дня назад он передал мне несколько листков, и я не успел их прочесть.

– Вы утверждаете? – настороженно спросил Ясновский.

– Да, да. Честное слово.

– Пригласите сюда Новохацкого, – скомандовал Даниил Емельянович.

В зал вошел Александр, он был заметно встревожен.

– Г-н Кукольник утверждает, что два дня назад вы передали ему свои стихи, это правда?

Новохацкий окинул взглядом всех присутствующих и виновато опустил глаза:

– Нет, я не передавал ему своих стихов, – заикаясь, ответил он.

– Зачем ты врешь? Ведь ты…

– Помолчите, г-н Кукольник, – огрызнулся Билевич.

– Не передавали? – переспросил Ясновский.

– Нет, – повторил Новохацкий.

– Вы свободны.

Новохацкий ушел.

– Да, он просто трус. Жалкий трус и обманщик.

– Я склонен вам верить, г-н Кукольник.

– Зря вы так лояльно относитесь к этому юноше, Даниил Емельянович, – не отступал Билевич, – Его отец вольнодумец.