Была ли пещерка началом или, наоборот, концом подземного пути, понять сложно, да и незачем. Главное, чтобы опасность не угрожала им с Валюшкой ни с какой стороны – ни спереди, ни сзади. Убедившись, что так и есть, Палыч успокоился.

Миновала их и другая беда – затопление. Вода под землей – дело опасное. Недаром застройщик новых домов мучился и все никак не мог решить проблему грунтовых вод. Но те, что строили подземный подвал, видимо, дураками не родились и нашли путь в обход русла реки. Поэтому и стены норы были крепки.

Ну а третьим фактором, который Палыч счел важным, был вопрос о справлении малой и большой нужды. Выбираться для этого наружу каждый раз, когда припрет, означало в один прекрасный день спалиться и лишиться всего. Два взрослых человека и дерьма производили немало.

И тут уходящий глубоко проход снова сыграл положительную роль. Ушел подальше, сделал свое дело и присыпал чем придется. Зимой все вымерзнет, как будто и не было ничего.

Решив все насущные проблемы, Палыч с Валюшкой наконец устроили новоселье и постановили: сколько бог даст, столько здесь и проживут.

Зиму и, почитай, уже два лета радовала их уютная норка. Все бы хорошо, но Валюшка по весне стала сильно кашлять и жаловаться на прострелы в спине. Терпела долго, но в мае стало его подруге совсем невмоготу, и Палыч отвез болезную в больницу. Иначе, боялся, отдаст баба концы прямо в норе, и что ему тогда делать?

Оставшись один, Палыч загрустил. Одно дело делить подземелье с живым человеком и совсем другое – сидеть слепым одиноким кротом. Несмотря на скитальческий образ жизни, пить один Палыч так и не научился. Всегда стремился к обществу соплеменников, коими он называл таких же, как сам, любителей вольного образа жизни.

Был у него один приятель, который умудрялся бродяжничать при живой жене и трехкомнатной квартире. При этом он вовсе не от жены бегал. Просто любил бомжевать и видел в этом свое предназначение.

Вел он подобный образ жизни не год и не два, а целых пятнадцать лет. Пропустил даже смерть жены. Потом, правда, его все же разыскал сын и, чтобы батя наконец взялся за ум, уговорил уехать в Америку, где у сына были ранчо и куча денег. Это Палыч слышал от самого приятеля и радовался за него. На старости лет поживет человек в тепле и довольстве. В Америке, говорят, морозов, как у них в Костроме, не бывает, и полицаи не то чтобы добрые, а просто нет им до тебя никакого дела. Живи как хочешь, делай что вздумается.

А года через три приятель вернулся и нашел Палыча. Оказалось, что выдержал он американской сытой жизни ровно год, а потом ушел из дома, прибившись к каким-то старым потрепанным хиппи, с которыми стал кочевать по стране.

Сын этого допустить не мог и, после того как отца обнаружили в наркоманском притоне, привез обратно, на прощание сказав, что горбатого могила исправит.

На радостях, что его оставили в покое, приятель сколотил целую компашку из местных бомжей и принялся рассказывать им про американские нравы. На всю зиму рассказов хватило, и с той поры не было у Палыча лучше компании.

Разве что с Валюшкой, бабой, тонко чувствующей и понимающей.

Утром он ходил навещать ее и узнал, что лежать ей в горбольнице еще недели две, не меньше.

После этого известия Палыч, и без того державшийся из последних сил, загрустил окончательно, поэтому в норе своей вечером сидеть не стал. Приготовил кое-какую снедь к добытой по пути из больницы бутылочке пивка и, как стемнело окончательно, вылез наружу. Звезды – тоже ему подружки. Не раз ночевал под ними и всегда дивился их красоте. И никакие они не равнодушные, как думают некоторые. Озорные и любят подмигивать.