– Моя подруга Света Свешникова защищала у вас диплом, – зачем-то сказала она, желая снизить градус напряжения, и тут же поняла: глупо напоминать о том, что было пятнадцать лет назад.

Неужели упомнишь всех студентов!

Однако Разбегов неожиданно закивал.

– Я помню Светлану. Она защищала диплом по губернской периодике второй половины девятнадцатого века. Отличная была работа. Половина диссертации. Надеюсь, она продолжает заниматься наукой?

Окончив вуз, Светка сразу пошла в продавщицы, а после переквалифицировалась в гувернантки и уехала в Германию, поэтому Саша широко открыла глаза и всплеснула руками.

– Ну и память у вас, Савелий Игоревич!

– Ну а как же! – довольно улыбнулся Разбегов. – То ли еще выяснится! Так чем могу быть полезен?

Саша замялась, не зная, как начать. Разбегов понял и, предложив гостье располагаться «вольготно», усадил в старое кресло у окна.

– Лучше?

– Лучше, – кивнула Саша и неожиданно легко рассказала о своей находке и цели прихода.

– Понимаете, я чувствую, что эти надписи сделаны неспроста.

Савелий Игоревич включился мгновенно:

– То есть вы угадываете в них какую-то закономерность?

– Именно. С одной стороны, они никак не складываются в целое, с другой…

– Определенно связаны между собой.

– Да! Кроме того, такое ощущение, что в этой псалтири они… не знаю, как сказать… спрятаны, что ли. От чужого глаза. Ну, вроде как напоминалка, но только для того, кто способен ее понять.

– Напоминалка. Смешное слово.

– Я очень хочу разгадать эту загадку, но одной мне не под силу. Вот я и… Ужасно стыдно занимать вас этим, но, поверьте, для меня это важно. Очень.

– Могу я поинтересоваться почему?

– Псалтирь принадлежала одному человеку. Недавно он… умер. Я должна понять, зачем он хранил эту книгу.

– Он ею дорожил?

– Мне кажется… Да. Дорожил.

– То есть записи сделаны его рукой?

– Честно говоря, не знаю.

– Могу я увидеть эту таинственную псалтирь?

Саша вынула из сумочки книжицу.

– Здесь, здесь и вот еще.

Разбегов прочел написанное и вдруг спросил:

– Этот человек, он что, писал перьевой ручкой?

– Не знаю. Может быть.

– Тогда это было лет семьдесят или восемьдесят назад. Не современная ручка, а такая, знаете, похожая на карандаш, только со вставленным пером. Таких уже давно не существует. Только в музеях.

– Как вы это поняли?

– Человеку, который подобной никогда не видел, объяснить сложно, но я знаю, что говорю. Этим записям уже много лет, но сама книга еще старше. Я невеликий специалист, но, судя по шрифту и прочим признакам…

– Я искала год издания, но…

– Помилуйте, она же не в типографии имени Горького издавалась! И это делает ее еще более загадочной.

– Вам интересно, Савелий Игоревич?

– Ну… не скажу, чтобы очень… Я вообще занят сейчас… сами понимаете…

– Если согласитесь помочь, я заплачу за работу, – догадалась Саша и умоляюще сложила ладони.

– Но ведь результата может и не быть. Не хочу быть самонадеянным.

– Я понимаю, но если удастся установить, о чем идет речь, это будет… Это очень важно, поверьте.

– Вы оставите псалтирь?

Отдать книгу Саша отказалась, но обещала сбросить фотографии с хорошим разрешением.

– Ничего не обещаю, но попробую подумать, – пожевав губами, нехотя согласился Разбегов.

Саша вспомнила, что фраза «попробую подумать» всегда была его любимой присказкой. Она улыбнулась и стала прощаться.

На самом деле, говоря, что надписи в книге заинтересовали его не слишком сильно, Разбегов лукавил. Он вообще был падок на всякие исторические загадки. А то, что бывшая студентка Смолина скрыла причину, по которой слова вызвали в ней такое волнение, придавало всей истории флер таинственности.