Коннери кивает, принимая мой ответ, и делает приглашающий жест в сторону кресла для посетителей. Сажусь.

– Тебе хотелось гарантий, – сообщает полковник без театральных пауз, и на том спасибо. – Вот они. – Он подвигает мне лист, лежащий перед ним. – Читать умеешь?

Игнорирую вопрос человека, прекрасно знающего, что до двенадцати лет у меня была возможность посещать школу, и впиваюсь взглядом в мелкий шрифт напечатанного на бумаге текста. Договор короток, но предельно ясен: я, Кэмерон Феррис, обязуюсь тайно участвовать в операции по поимке террористической группировки, в случае ареста главы которой, с моего отца, Ричарда Ферриса, будут сняты все предъявленные ранее обвинения, и он будет немедленно освобожден.

Отрываю глаза от текста.

– Даже временное жилье в Верхнем мире? – удивляюсь.

– Пока твой отец не восстановится и не найдет работу, – кивает Коннери. – Это дело очень важно для государства, и оно готово платить. Разумеется, если твои услуги окажутся полезными.

– Разумеется, – отвечаю эхом. Еще раз пробегаю глазами текст, потом отодвигаю от себя лист, поднимаю голову. – Ну и что? Это бумага. Ее можно сжечь, и поминай как звали.

Но полковник ни капли не смущен, он готов к моей реакции.

– Если мы подпишем эту бумагу, то прямо сейчас мы с тобой едем в офис Центрального банка, где арендуем ячейку, пароль к которой будешь знать только ты. Подходит?

Надеюсь, козырек кепки достаточно скрывает лицо, и полковник не видит, как загорелись у меня глаза. Это все выглядит таким реальным… Черт, это может быть правдой! Плевать, что я не шпион, где я, а где террористы, но, черт возьми, это шанс, то, чего у меня не было все эти годы.

– Подходит, – отвечаю сдержанно, хотя мое сердце готово выпрыгнуть из груди.

На губах полковника легкая улыбка, в которой только слепой не заметит самодовольства. Конечно же он знал, что я на все соглашусь. Коннери подписывает договор и протягивает мне ручку. В последний момент понимаю, что у меня нет даже подписи, пишу в графе свою фамилию. Почерк неровный, мне не приходилось держать в руках пишущие принадлежности не один год.

– И все же, почему я?

Все, договор подписан, пути назад для меня нет, но хочу знать.

Коннери приподнимает брови.

– Я думал, мы вчера все выяснили. Нам есть, что тебе предложить, ты подходишь по возрасту и складу ума.

– Много других, кто подойдет под это описание.

– Не думаю. – Полковник дарит мне внимательный взгляд, явно раздосадованный моим упорством, и тянется к ящику стола.

Снова снимки. Коннери медленно, словно смакуя мою реакцию на каждое свое движение, раскладывает фотографии в ряд. Одну за одной, одну за одной…

Сглатываю. Каждый снимок как удар под дых.

– Других много, – произносит полковник, – но никто из них не умудрился в течение четырех лет водить за нос кучу народа, прикрываясь только опечаткой в документах.

Больше ничего не следует говорить. Вот теперь карты раскрыты. Смотрю на Коннери, не моргая, поражаясь и, признаю, даже восхищаясь этим человеком. Зная правду, рискнуть отправить меня…

– Питер не в курсе, – получаю ответ еще прежде, чем успеваю задать вопрос. – Это ни к чему. Этот разговор только между нами, буду обращаться к тебе так же, как и раньше. – Придушенно киваю, все еще не найдя в себе сил оторваться от снимков. Четыре года эти лица оставались лишь в моей памяти. – Итак, – Коннери приподнимается, – едем в банк?

– Можно еще минуту? – голос звучит придушенно.

По лицу полковника скользит понимание, и он смущенно отводит глаза.

– Конечно, – отходит к окну.

А я еще целую бесценную минуту сижу и смотрю на яркие снимки. На смеющуюся девочку и ее счастливых родителей, которых так часто вижу во сне.