В здании вокзала на глаза попалась лежавшая на подоконнике и, вероятно, оставленная кем-то впопыхах «Красная газета», которую не успели извести на «козьи ноги». Рудольф бережно сложил ценную бумагу в чемодан, на мгновение отвлекшись на карикатуру «Что лучше?». Там на левой половине толстый унтер показывал кулак рядовому, на правой же начальник без погон, улыбаясь, проходил мимо подчиненного. Ниже шли стихи:

Рудольф усмехнулся. Вы бы уж определились, господа хорошие, а точнее, товарищи солдатские депутаты: то ли вы унтера желаете из деревни в армию вытащить, то ли всех равными сделать да ответственность размыть. Армии нет без подчинения командиру – это Рудольф за годы войны усвоил четко. А без уважения командиру и не будут подчиняться, сколько в морду кулаком ни тыкай да родных в заложники ни сажай. И хуже всего шарахание: то так, то эдак. Коли людей за собой на смерть вести желаешь, тебе никак нельзя слабину показывать, да обманывать, да раз в месяц мнение менять. Такого командира в лучшем случае не будут слушать, вон как Шульца летом 1917-го. А может и похуже беда случиться…

…В Москве ему нужно было добраться до дома номер одиннадцать по Садово-Триумфальной улице. Рудольф в Москве бывал только проездом по дороге в Читу и мало что помнил, а потому еще в Петрограде разжился картой города. Оказалось, что с Октябрьского вокзала до резерва авиаспециалистов можно дойти пешком. По Домниковской, а потом по Садовым – Спасской, Сухаревской и Самотечной. Однако погода оказалась неподходящей для прогулок: дул сильный порывистый ветер, было холодно, и рука, державшая ручку чемодана, моментально замерзала. Со вздохом вспоминая летные рукавицы, Рудольф менял руку, пытаясь отогреть другую в кармане кожанки.

Наконец, он увидел вдали желанный дом: более темный по сравнению с соседними, с огромным куполом на крыше. Внутрь его пустили и попросили обождать: начальник резерва еще не подошел. Рудольф на корточках сел к изразцовой печке и протянул руки, пытаясь отогреть их и восстановить чувствительность. С одежды капало, и на полу образовалась небольшая лужица. Наконец, он согрелся и перестал трястись. Тут его позвали к начальству.

– Где служили, товарищ Калнин? – Серые глаза смотрели весело и внимательно.

– В 23-м корпусном отряде с момента его основания… – Рудольф помедлил. – С 1912 года, тогда он был авиаотрядом при Читинской воздухоплавательной роте.

– Моторист? – Начальник резерва начал заполнять бланк.

– Так точно, закончил моторный класс в Чите, а в 1916 году обучался во Франции. По возвращении был младшим механиком авиаотряда.

– Это хорошо, очень хорошо, товарищ Калнин. Опытные мотористы сейчас нужны как воздух… – Начальник показал рукой на шею, словно его душили. – Звание в старой армии?

– Старший унтер-офицер.

– Награды?

– Георгиевская медаль 4-й степени, за боевой вылет. – Тут начальник резерва оторвался от бланка и внимательно посмотрел на Рудольфа, прищурившись.

– А налет большой?

– Сорок часов налетал. – Рудольф развел руками. – А потом во Францию отправили.

– Ну что же, это очень хорошо, товарищ Калнин. – Начальник резерва улыбнулся. – Покуда располагайся: получишь постельное белье, кровать, встанешь на довольствие. Неделя-другая тут, и потом отправим тебя в отряд, куда нужнее…

Вышла, однако, небольшая неувязка: кроватей в резерве больше не было. Рудольфу выдали белье и накормили, а после попросили подождать в приемной, до того как решится вопрос с кроватью. Там он уселся у печки в огромном кожаном кресле, явно оставшемся от прошлых владельцев здания, а может быть, откуда-то реквизированном, и почувствовал, как тело наполняется теплом и блаженной истомой. А затем уснул…