Ночь, если ты проводишь ее без сна, присылает самые нелегкие воспоминания, и я вспоминала сиротский приют, в который попала после гибели своих родителей – мне было года четыре, или чуть больше, когда я осиротела. Ох, и дразнили же меня там! Единственная отрада была – забиться в уголок и мысленно звать маму и папу… А теперь, по прошествии стольких лет, я спрашиваю себя… Что я помню о них, о своих маме и папе? Да почти ничего. Съемная квартира, в которой мы жили, была вскоре занята другими людьми, и все вещи, которые у нас были, они, вероятно, выбросили… Мои попытки разыскать хоть какую-то информацию о родителях ни к чему не привели.
Ничего не осталось на память о них – ни копеечной брошки, ни фотографии, ни сувенира. Лицо отца я помню – тонкое, красивое лицо, однако помню смутно. А маму я не помню вообще, не помню ни лица, ни платья – только помню тепло ее тела, я прижималась к ней, сидя у нее на коленях, да помню ее нежные руки и голос – родной, успокаивающий… И колыбельную помню, которую она мне пела – про Город снов…
В городе снов заметает метель,
Снегом укрыты дома,
Спи, моя радость, начнется капель
Спи, мое счастье, настанет апрель,
Кончится все же зима.
Спи, моя радость, начнется весна,
Кисти распустит сирень.
Пусть будет роща весной зелена,
И пусть вся жизнь твоя будет ясна
Как ясный солнечный день.
Кажется, я от этих воспоминаний начинаю хлюпать носом. Только этого мне не хватало… Зло вытираю мокрые глаза.
А где мои бабушки и дедушки, и почему их у меня вообще нет – это просто загадка. Но мне неохота ее разгадывать. Если я им не была нужна, когда я была мала и беспомощна, то зачем мне они теперь? Но с другой стороны, мало ли какие там были обстоятельства…
А голос мамы продолжает напевать в моем сознании:
Мост перекинут давно кружевной
Меж двух различных миров,
И по нему ты однажды домой
С другом вернешься, с душою родной
Вновь под родимый свой кров…
Странные слова в этой песенке… Что значит «мост меж двух различных миров»? Непонятно…
Что это?! Шорох? Дёрнувшись, я поднимаю голову. Кажется, шаги по тропинке, или мне послышалось?
Нет, все тихо.
И все-таки, как хочется иметь родного человека рядом! Я вспоминаю, как однажды, в детстве мне приснился кошмар; я залезла в кровать к родителям, и сказала, что мне страшно. А потом обняла маму, поняла, что рядом с ней я в полной безопасности, и уснула. Тогда мне было четыре, но разве сейчас порой я не чувствую себя по ночам вот таким же умирающим от страха ребенком, жаждущим приюта и утешения?
Кажется, шорох… Чу, кто-то идет! Моя рука нашаривает пистолет под подушкой…
Нет, показалось. Все тихо.
Когда же эти прохвосты наконец явятся?! Я смотрю на часы; уже скоро шесть утра.
Пожалуй, можно и поспать немного. Два часа на то, чтобы поспать, у меня есть. Никто не пришел. Наверное, громилы, эти нежные созданья, убоялись проливного дождя, который всю ночь яростно поливал город…
Но они еще придут, и надо быть начеку.
ГЛАВА 6
– Итак, мэтр Ондохор, что вы можете сказать по поводу этого документа?
Специалиста по манускриптам пришлось искать в музее Изящных искусств. Нашла я его – ветхого старичка с клочковатой бороденкой и в огромных очках – в реставраторской, посреди музейной пыли, кисленьких запахов масляных красок и растворителей.
– Это фальшивка, да?
Эксперт, только что изучивший бумагу под микроскопом, явно колебался.
– Видите ли… утверждать насчет бумаги мне трудно, так как…
– Но мне сказали, что бумаги такого сорта еще не было тогда, когда, судя по дате, написан этот документ?
– Была она в то время, в том-то и дело. Но тогда она была редкой и дорогой, а широкое производство ее началось лет сорок спустя. Однако, принимая во внимание, что это не простой документ, вполне возможно, что использовали дорогую бумагу.