– Пока ты рядом – неважно, – ответил он, находя её руку своей.

Настя положила голову ему на плечо. Он ощутил лёгкий запах её шампуня, знакомый и родной.

– Даже когда мы состаримся? – спросила она с улыбкой в голосе.

– Особенно когда состаримся, – Олег легко поцеловал её в макушку. – Представь: мы с тобой, два седых пенсионера, сидим вот так же на диване и смотрим фильмы про супергероев.

Настя тихо засмеялась, и этот звук отозвался теплом где-то глубоко внутри него.

– Ты будешь таким же восторженным мальчишкой, когда увидишь красивое оружие?

– А ты будешь так же подшучивать над моими увлечениями?

Она не ответила, только крепче прижалась к нему. В этой тишине не нужны были слова. Их руки переплелись в темноте – знакомый, почти ритуальный жест, который они повторяли тысячи раз за годы вместе.

– Я люблю тебя, – сказала она наконец, и эти простые слова прозвучали в тишине дома как самая важная истина.

Олег закрыл глаза, впитывая этот момент. Время действительно летело слишком быстро, но в такие мгновения оно словно замирало, позволяя ощутить полноту жизни, её хрупкую и совершенную красоту.

Олег отвернулся и потянулся за чашками, собирая их со столика. Хрупкий фарфор тихо звякнул в его руках. Он двигался неторопливо, по-домашнему, как человек, уверенный, что завтра будет таким же, как сегодня, и послезавтра тоже.

Настя осталась сидеть на диване, обхватив колени руками. Её взгляд был прикован к чёрному экрану телевизора, отражавшему слабые контуры комнаты. В этой темноте она видела что-то своё – не настоящее, но возможное.

Тишина обволакивала их, прерываемая лишь звуками дождя за окном и мягкими шагами Олега на кухне. Настя не двигалась. В её глазах застыло странное выражение – не тревога, но предчувствие, словно она заглянула дальше этого вечера, этого дома, этой жизни.

Она провела пальцем по краю пледа, задумчиво поджав губы. Мысль пришла неожиданно, но с удивительной ясностью: "Я запомню. Если с ним что-то случится – напомню. Или наоборот." Эта мысль не была страшной или болезненной – просто тихое обещание самой себе, клятва, которую никто не слышал.

Настя перевела взгляд на дверной проём, откуда доносился звук льющейся воды. Олег мыл чашки, напевая что-то себе под нос. Такой обыденный, домашний момент – и такая необъяснимая глубина чувства внутри неё.

Она улыбнулась, но улыбка получилась задумчивой. Возможно, именно такие мелочи – фильм, револьвер, который так восхитил мужа, эта тихая пятница – и были самым важным. Тем, что стоило запомнить.

Болезнь пришла незаметно – сначала небольшая усталость, затем боли, которые Настя списывала на возраст. Когда врачи наконец поставили диагноз, время уже было упущено.

Олег переоборудовал их спальню. Стерильность больничной палаты смягчалась знакомыми вещами: фотографиями на стенах, книгами, маленьким радиоприёмником, из которого лилась тихая музыка. Шторы были постоянно прикрыты, создавая мягкий полумрак, в котором Насте было легче.

В комнате стоял особый запах – лекарств, антисептиков и тех цветов, которые Олег приносил каждое утро. Он менял воду в вазе, стараясь не шуметь, когда Настя дремала.

– Опять тратишь деньги на эти букеты, – сказала она однажды, не открывая глаз.

Олег вздрогнул – думал, что она спит.

– Они тебе нравятся.

– Мне нравится, что ты их приносишь, – её голос звучал тихо, но твёрдо. – Дело не в цветах.

Болезнь истощала её тело, но не дух. Она оставалась прежней Настей – только теперь её мудрость, её спокойствие проступали ещё отчётливее, словно всё лишнее стёрлось, оставив самую суть.

Медсестра приходила дважды в день. Олег научился делать уколы сам – Настя не хотела лишних людей в доме. Она не жаловалась, даже когда боль становилась невыносимой. Только её дыхание менялось, становилось прерывистым, а пальцы крепче сжимали простыню.