В номере светло – в Питере сейчас стоят «белые ночи». Пока Олег открывал ключом дверь, Лене показалось, что он сейчас сломает – или дверь, или ключ, – они почти вломились сюда; увидев кровать, сразу повалились на нее и этот безумный сосредоточенно, вдумчиво, и двигаясь плавно, как будто во сне, со спокойным и взвешенным подходом к делу, снова отымел Лену, теперь уже в самых разных позах. После чего она отключилась, но скоро проснулась, потому что очень хотела быть с ним. Он не спал, и когда она пошевелилась, сразу открыл глаза, взглянул на нее и улыбнулся – как обычно, сжав свои узкие губы.

Она застеснялась и начала гладить его грудь. И тут увидела шрамы. Один был на груди, другой – на боку, маленькие, круглые, еще один небольшой странный шрам был на животе, как будто изнутри рвалась неведомая и страшная тварь, личинка, или словно расцвел рваными краями плоти жуткий цветок, а потом он пожух и завял. Олег смотрел на нее спокойно, в его полуприкрытых глазах стояла непроходимая ночь.

Лена вдруг выпаливает шепотом:

– А ты сидел?

Он не удивлен:

– С чего ты взяла, что я сидел?

Молчание. Лена водит кончиками пальцев по его мускулистой груди – гладкая, широкая, твердая, теплая. Он вздыхает, сдерживая зевок:

– У меня – наколки? Вид страшный?

– Я неправа.

Молчание. Олег тянет к ней руку, проводит ладонью по ее волосам, трогает ее щеку:

– Как ты думаешь, чем я занимаюсь?

– А чем ты занимаешься?

– Автобизнес.

– Ага.

Индульгенция получена. Это обман, но сейчас можно расслабиться и не думать. Лена кивает, улыбается ему, льнет щекой к его ладони; продолжая гладить его грудь и живот, нащупывает ту загадочную неровность.

– Что это? Лицехват?

– Что еще за лицехват?

– «Чужого» смотрел?

– Не помню.

– Личинка инопланетной хренотени залезала через рот, гнездилась внутри, а подросшая, вырывалась из грудной клетки живого человека…

– Ерунда какая…

– Это звучит только так, а выглядит… зрелищно. У тебя есть любимый фильм? Есть? Ну скажи мне…

Он улыбается и молчит.

– Крестный отец, наверное.

Олег хмыкает и широко улыбается, беззвучно смеется, закрыв глаза, вздрагивая. Зубы у него неожиданно ровные, желтоватые, с заметными клыками; Лена смотрит завороженно, шепча: «волк, ты мой волк…» Он перестает смеяться и снова тянет ее к себе. Третий за ночь половой акт внезапно приносит Лене боль, она сначала решает потерпеть, стискивает зубы, задерживает дыхание, но Олег, прислушавшись к ней, отпускает ее, поворачивается на спину, а ее укладывает, как куклу, на себя, и начинает отчитывать: «Тебе больно. Почему не говоришь? Зачем терпишь? Дуреха. Это же не надо никому…» Лена, стыдясь того, что повела себя как дура, утыкается носом в его грудь. Потом целует и эту грудь и плотный, начинающий чуть заплывать в талии жирком живот. Поцелуи спонтанно переходят в минет, и его процесс внезапно начинает Лене – впервые в жизни – нравиться.

Засыпают оба только глубокой ночью.

– …Знаешь ли, я все могу, конечно, понять, – страсть там, безумный секс и все такое, но… честно тебе скажу – между вами… как бы это слово подобрать? Мезальянс. Неравный – ну не брак, конечно, я больше чем уверена, что он на тебе не женится, а неравные отношения…

Лена чувствует раздражение.

– Все понимаешь? Ты уверена, что – все понимаешь? Если ты это чувствовала, такое – та-ко-е безумие, – на все готова, только чтобы оказаться рядом с ним – то почему я об этом до сих пор не знаю? Ты мне решила не рассказывать?

– Нет, но…

– Нет уж, извини! Неравные отношения – что ты имеешь в виду?

– А что тут непонятного: возраст, жизненный опыт, разница в образовании, культурном уровне… Шрамы эти откуда? То, что ты назвала «цветком», это похоже на то, что ему живот ножом разворотили. Короче. Если он такой ходок по бабам, как ты говоришь, то ты для него, конечно, молодой сочный персик, но я не сильно удивлюсь, если ты – не единственный такой фрукт в его саду. Посмотрим, станет ли он и дальше тебе звонить и вообще встречаться.