Однажды я попросилась с папиными солдатиками в городской парк – они шли в увольнительную. Мне, конечно же, не разрешили: они оставались допоздна на танцы.

– Оставь форточку открытой, – тихонько шепнул мне один из них, мой главный дружок.

Вечером я не могла заснуть – ждала. И вдруг через форточку что-то упало на подоконник: кулек шоколадных конфет! Даже мама мне таких не покупала.

Думаю сейчас, как же он добирался-то ночью до «точки»?

Да, мое детство было счастливым: папа меня очень любил.

Мы проводили много времени вместе: например, шли встречать маму с работы, видели птичек, и папа говорил:

– Смотри, вон две птички сидят на проводах, а к ним прилетела еще одна: сколько будет?

– Три! – радостно восклицала я.

Так мы решали задачки про кошек, собак, звезды на небе, и я просила: «Давай еще! Еще!»

Иногда он начинал рассказывать мне содержание «взрослой» книги, которую сам читал, и я помню, что хотела быстрей научиться читать и прочитать все эти книги. Он показывал звезды на небе и говорил, как они называются – обычно мы встречали маму поздним вечером. Все мои детские книги я знала наизусть, и однажды в поезде (мы ехали в отпуск), открыв книгу и переворачивая страницы в нужных местах, я имитировала чтение.

– Такая маленькая и уже читает? – изумились соседи по купе.

– Да, – с улыбкой ответил папа.

Мама с раннего детства давала мне всякие практические задания: однажды она послала меня за хлебом в магазин, который находился за два квартала от нашей съемной квартиры, и дала мне десять рублей (старыми), сказав:

– Купи черного хлеба.

Мне было года четыре, и это был мой первый в жизни самостоятельный поход в магазин. Я подала продавщице десятку:

– Мне черного хлеба.

– На все?

Я не знала, что это значит, но сказала, что да, на все. Раз она спрашивает, значит, она лучше знает.

– А что ж тебе сеточку-то не дала мама?

Буханок было много: я вытянула руки, и она уложила мне на них все эти буханки, сказав что-то про молодых мамаш. Четыре или пять, я думаю. Нести было тяжело, пришлось положить буханки на траву рядом с тротуаром и, маленькими перебежками, каждый раз перенося по две и оглядываясь, чтобы их не взяли, продвигаться к дому.

Папа очень смеялся и хвалил меня за сообразительность.

В следующий раз мама строго наказала:

– Сегодня в нашем магазине будут давать масло. Никуда не убегай, а как тетя Зоя скажет, что привезли, беги и купи.

За маслом выстроилась большая очередь. Я стояла, смотрела на портрет Хрущева, вывешенный на стене, и радовалась: вот я куплю масло (давали какой-то маленький кусок – грамм сто, наверное, тщательно взвешивая), и мама похвалит меня и порадуется. Но когда моя очередь почти подошла, впереди стоящая женщина потихонечку попросила меня сказать, что я с ней. Я не поняла зачем, но согласилась. Получив двойную порцию, она быстро ушла, а меня просто прогнали из очереди, сказав, что я слишком умная, хочу отовариться второй раз.

– Вроде бы большая уже, а поручить ничего нельзя! – с досадой сказала мама вечером.

Папа служил хорошо, получил звание капитана, нам дали отдельную жилплощадь: дом был похож на барак, но все-таки, бараком он не был, а состоял из четырех квартир с отдельными входами. Было две улицы таких домов для офицеров: Первая Коммунальная, Вторая Коммунальная, позже построили и третью.

Наша квартира состояла из комнаты в шестнадцать квадратных метров, маленькой кухоньки с печкой, холодной прихожей и прилегающим к ней сарайчиком. Водопроводная колонка недалеко – перед крыльцом, дощатый туалет – один на два дома метрах в пятидесяти, и участок земли под огород.