Пришли две женщины-полицейские: посмотрели равнодушно, надевая перчатки. Обыскали мои вещи, прощупывая каждый шов. Унизительный личный осмотр был произведен в соседней комнате. Ушли.

– Пройдемте со мной, – все тот же полицейский подхватил мой чемодан.

Идти было недалеко. Он привел меня в камеру два на два:

– Если что, позвоните в этот звонок, но только если действительно очень нужно. Мне некогда тут бегать к Вам. Завтра утром будет ясно, что с Вами делать.

В комнатке все было обито мягким светло-синим кожзаменителем: стены, откидная полка-кровать, на ней тоненькая одноразовая простынка… и целая ночь впереди.

Челябинск… Он не знал, где это находится. Еще бы…

Урал… Челябинск… Сразу же после моего рождения, а точнее, через двенадцать дней, мои родители погрузились в поезд с выбитыми стеклами и отправились в Белоруссию, на новое место службы – мой папа был военным.

По дороге мама сильно простудилась, горела как в огне, все пассажиры чихали и кашляли, а я осталась здоровой, хотя пеленать меня им приходилось при минусовой температуре. Правду говорят, младенцев и пьяниц бог бережет.

Мое детство было счастливым, детство всегда счастливое, если нет голода, войны или насилия… я думаю.

Когда мне исполнилось три года, наша семья оказалась в небольшом районном городе Воронежской области – Борисоглебске. До этого я себя плохо помню, хотя некоторые эпизоды всплывают в моей памяти. Родители купают меня в тазу, они очень боятся, что я простужусь – в комнате холодно. Или мама сидит на крыльце и вышивает, а я на руках у полной женщины смотрю на красивую вышивку сверху, женщина хвалит маму: на вышивке проявляется кудрявая головка девочки. Потом эта вышитая канва превратится в маленькую подушечку в моей постели, и я, засыпая, буду смотреть на нее, а еще позже, много позже, у меня родится дочка, точь-в-точь похожая на эту девочку на вышивке: карие глаза, прямой носик, маленький красивый ротик и буйные кудри.

В Борисоглебске же я отчетливо помню нашу первую съемную комнату в деревянном маленьком домишке: покосившийся забор, калитка с металлической ручкой, строгая хозяйка. На мне плюшевое пальто, шаровары, шапочка, кокетливый шарфик, завязанный бантом. Из детского сада меня частенько забирала тетя Лиза и вела к себе домой, пока не приходили мама или папа. Это была худенькая невысокая, как девочка, женщина, «верная душа» – называла ее мама. Она, теперь уже «баба Лиза», будет нянчить моего братишку, а позднее и мою дочку. Помню детский сад: летом воспитатели и нянечки раскладывали деревянные раскладушки во дворе, застилали их матрасиками и белыми простынями, и мы спали на воздухе, под большими деревьями. Часто спать совсем не хотелось, я рассматривала ветки и листья, а потом все-таки засыпала.

В городе было старейшее летное военно-транспортное училище, где служил мой папа. Перед войной в этом училище учился летать сам Чкалов.

Папа уезжал на «точку», часто ночами, где с несколькими подчиненными следил за освещением на взлетно-посадочной полосе и за радиосвязью. Мне запомнилась линия столбов с красными огнями, над которой самолеты шли на посадку. Я там с ним частенько бывала, конечно, не ночью.

У папы в подчинении было несколько солдат-разгильдяев, с которыми всегда что-то происходило. Так как они жили на «точке», то есть где-то в поле, далеко от города, а не в казарме, им было легче нарушать дисциплину. Кажется, они выпивали, уходили в самоволку или, наоборот, приглашали к себе «гостей». Папа старался им доверять, «воспитывал», помогал в их судьбах и его, а также и меня, солдатики любили. На фотографиях я, маленькая девчушка, на трофейном грузовике на футбольном матче, рядом папа, старший лейтенант, и его солдаты. Фотографий с мамой почти нет.