И стоило протоиерею свою витийство кончити, яко начаша слуги раздавати блага земныя, аки на праздник. Начаша орудия, да снаряжение разное раздавати, вкупе с одежами, и противогазами ветхими. Кому-то боле, кому-то мене, а кому-то и вовсе ничто не досталося за грехи своя. Обаче Плешивцу, досталося боле всех, иже получи целый обряд защитный, и даже противогаз! Токмо без фильтра, дабы житие медом не мнилося. И егда Плешивый, да вси иные холуи собралися, да облеклися во что дано бысть, тогда Максис паки уста свои отверзе, и паки велегласно возвести:
– Братие моя и сестры, аще собралися есте в путь, то помолимся, дабы не токмо телеса укрепити, но и душу! Дабы Бог, ниспослал нам испытания люты и трудны, дабы миссия по страданиям достойна вышла, дабы укрепилися в пути, и заострилися, аки меч в сече грядущей!
Посля сложи длани в молитве, и иные последовали примеру, и начаша молитися, повторяя за устами протоиерея.
И токмо молитва окончашася, и ощутиша присутствующие смерть, дышащу им в тыл, и благоволение пред неведомо чем. Тако бы и пыташася мытари разумети чувства сии, да разобрать, какия сущности призваша, обаче протоиерей не даде им медлить, на службу великую призва их воплем своим:
– Что ж вы стоите, рабы божии?! Ступайте, и принесите нам боле ценностей разных, дабы благоволити Бога нашего и духа Его, за то яко посмел на нас обратити взор Свой великий!
И поиде толпа посля слов сих на смерть лютую, во радиоактивныя руины грешныя, дабы умрети тамо участью незавидной, от удушья газами, али съедаемы радиацией незримой. Падоша главы некия к земле, и вострепетала толпа, не ведуще что творити. И разгорячися протоиерей, видя, яко страх скова их.
– Бессовестнии! Бог даде нам проклятие ношу сию нести, а вы смеете остановиться на полпути?! Грешники, всех под расстрел, иже удумает стояти али назад воротитися с руками пустыми!
И воздвигоша послушники орудия огнестрельныя, да стреляти по толпе дрожащей начаша, понудив тех бежати во глубину руин срамных, дабы сохранити жизнь. Средь них и Плешивец бысть, иже через трупы скакаше, да хвост поджимаше, бояся пулю шальную в гузно словити. И забежа в руины мрачныя, сокрывся за стеною кирпичной. Обаче не замети, яко мытарь за ним все время бежа, иже настиг его, яко за стену воротися. И нача тот представлятися Плешивцу, да имя его выведывати, дабы познатися с ним, и сотворити двоицу, ибо вдвоем выживати сподручнее.
– Оу! Тебе Плешивцем имя наречено, яли? Зри, что ми дароваша!
Возопи в той часъ неведомый муж, и показа Плешивцу цедило для личины противогазной, отчего оный воззре на неведомца со вниманием новым, но словесе не изрече.
– Мене Олухом кличутъ! Послуси, а даждь обычай дружества меж нами, а? Купно бо нам справитися со всем зело легко буде!
Плешивецъ боязливо воззре на Олуха, а посем со интересом воззре на цедило в деснице его. Простер к нему руку свою, но внезапу остановися, не желая нужду в нем явити. Познав, яко пред ним холоп сугубо безвредный, Плешивец воспомяну мнения своя бредовыя, идеже мнил себе не послушником, а самым протоиереем, и сотвори вид, будто предъ ним стоит отребье полное, а он сам – благородие в третием колене. Попытася совлещи с очей своих взглядъ жертвенный, после чего восстав во весь свой рост, воззре на Олуха свысока, и рече ему гласом вельможным: