– Мать… – первым произнёс Велес, но его голос дрогнул.

Рожаница посмотрела на них. Её глаза, некогда сиявшие как два солнца, теперь были тусклы, как потухшие угли.

– Вы убили мой сон, – сказала она, и каждое слово било их, как плеть. – Вы превратили гармонию в войну.

– Мы творили! – выкрикнул Велес, но под взглядом матери съёжился.

– Творили? – Рожаница махнула рукой, и перед ними возникли видения: люди, сжигающие леса ради полей; духи, мстящие за срубленные деревья; морозы, крадущие последние зёрна. – Вы творили боль.

Морана, стиснув зубы, шагнула вперёд:

– Ты сама дала нам силу. Не нам винить, если мир не выдержал её.

Рожаница замерла. Потом её тело начало меняться.

Сначала рассыпались волосы – чёрные, как пропасть между мирами. Каждый волосок превратился в лес: сосны вонзились в небо, ивы склонились к воде, дубы зашептали мудрость, которой никто не слышал. Её кожа, покрытая узорами древних рун, расползлась, становясь плодородным чернозёмом. Кости, ломаясь с грохотом, выросли в горные хребты, их вершины покрылись снегами – слезами Мораны.

– Мать, остановись! – закричал Велес, но она уже не могла.

Её кровь хлынула реками, которые тут же пробили себе путь через камни, унося в море осколки её сердца. Лёгкие, наполненные последним вздохом, стали ветром – тёплым южным и колючим северным. А сердце… Сердце упало в самый центр мира, став огненным ядром, чей стук отныне будет мерным пульсом жизни.

– Я ухожу в сон, – прозвучал её голос уже отовсюду: из шелеста трав, рокота водопадов, гула подземных глубин. – Но если вы пробудите меня снова…

Она не договорила. Боги и так поняли: следующее пробуждение будет концом всего.

Велес упал на колени, вцепившись пальцами в свежую землю – ещё тёплую, как кожа. Даже Морана, чьё ледяное сердце никогда не дрожало, прикрыла лицо руками. Лишь Сварог, чья каменная форма едва шевелила губами, прошептал:

– Прости…

– Клянитесь, – потребовал голос Рожаницы, уже теряющий очертания. – Клянитесь хранить мой сон.

И они поклялись. Каждый по-своему:

– Велес разрезал ладонь корнем мандрагоры, и его кровь, смешавшись с землёй, дала жизнь священным рощам.

– Морана выковала из льда кинжал и вонзила его себе в грудь: «Пока этот лёд не растает, я не нарушу покоя».

– Даже духи лесов и рек, рождённые из краденого огня, приникли к почве, обещая стать её щитом.

Но когда стихли клятвы, из трещины в только что рождённой земле выползла тень. Чернобог, брат-близнец Сварога, рождённый из незаметной капли яда в слезе Рожаницы, усмехнулся:

– Спи, матушка. Мы ещё повеселимся…

***

Люди, не слышавшие клятв богов, вышли из укрытий. Они гладили траву, пробовали на вкус воду из новых рек, подставляли лица ветру. Им казалось, что мир наконец обрёл покой.

Они не знали, что боги, стоя на вершинах только что рождённых гор, смотрели друг на друга с холодной ненавистью. И что глубоко под землёй, там, где билось сердце Рожаницы, уже шевелилось нечто, жаждущее вырваться наружу…

Сварог спал. Его каменное тело, простирающееся вдоль границ мира, дышало огнём, который тлел глубоко под землёй, как недобитый враг. Но даже во сне он чувствовал – в его жилах, превратившихся в ручьи расплавленной бронзы, что-то шевелилось. Не боль, не ярость… а ожидание.

Оно прорвалось на рассвете, когда первые лучи солнца Даждьбога коснулись каменной груди Сварога. С треском, похожим на раскаты грома, его сердце – огромный кованый шар, покрытый трещинами, – разорвалось. Из разлома вырвался вихрь, смешавший пламя, дождь и рёв. И в центре этого хаоса, сжимая в кулаках молнии, стоял Перун.