Как соотносится догмат о Святой Троице с апофатическим путем богопознания? Мы можем обнаружить внешнее противоречие между двумя положениями. Первое положение – то, что Бог находится за пределами каких-либо утверждений о Нем, то есть никакие утверждения о Боге не могут исчерпать Божественную Тайну, не могут Бога в себя заключить, Бог обязательно выходит за границы любых утверждений о Нем. Это принцип апофатического богословия. А с другой стороны, есть формулировка троического догмата, что Бог Един в Трех Лицах, а это – положительное утверждение о Боге. Указанные два утверждения находятся во внешнем противоречии. На самом деле они согласованы между собой. Каким образом из апофазы вытекает троический догмат? Это внешнее противоречие разрешается следующим образом (примерно так этот вопрос рассматривал ранний отец Церкви, живший во II веке, Климент Александрийский): если мы, отвлекаясь от всяких положительных свойств Бога, доходим до представления о едином (по-гречески это монада), то монада требует апофатического преодоления, и тогда возникает следующая степень – диада, она требует снятия противопоставления между первым и вторым, и вот тогда возникает триада. Троичность в Боге – это не числа «раз», «два», «три», а нечто более глубокое[15]. Это рассуждение доступно естественному человеческому разуму, даже когда он не выходит за свои пределы. И оно приводилось еще вне христианского Откровения, в частности у поздних греческих философов. Такое рассуждение присутствует у философа-неоплатоника Плотина, и в этом смысле Плотин приближался к пониманию Святой Троицы. Он достигал понимания троичности Абсолюта, но не мог наполнить его, как и другие греческие философы, тем содержанием, которое может быть наполнено только Божественным Откровением.

Есть и другие позиции, открытые нам Новым Заветом, которые предчувствуются не только в писаниях Ветхого Завета, но и в культурах других народов. Например, идея о Божественном Логосе издревле, еще до Сократа, присутствовала у греческих философов. Так, позиция древнегреческого философа Гераклита состояла в том, что Логос является основой всего бытия. Поэтому мир был подготовлен к восприятию Откровения Господа Иисуса Христа не только через Откровение Бога Живого в Ветхом Завете избранному народу, но и во многих других культурах.

Однако то, что дано в Новом Завете, подменить нельзя. Об этом пишет Блаженный Августин в своей «Исповеди», где он подробно рассказывает о своем обращении ко Господу Иисусу Христу после увлечения греческой философией: «В книгах неоплатоников я вычитал многие истины [Священного Писания], хотя и выраженные другими словами, но заключающие в себе в разнообразных видоизменениях тот же самый смысл. Так, например, что в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был Слово; что все произошло чрез Него и прочее. Но что Слово это стало плотью и обитало с нами (Ин. 1: 1, 3, 14), – этого я не нашел там». Он не мог прочесть там, что Сын, Который единосущен Отцу, родился в убогом вертепе и что Мария спеленала Его и положила в ясли. То есть о том, что по любви к человеку Бог мог умалиться и смириться до того, чтобы воплотиться, что Он воплотился в рабьем зраке (см.: Флп. 2: 6–8). Это составляет центр и меру наших знаний о Господе Иисусе Христе и через Господа Иисуса Христа. Это не было доступно ни Ветхому Завету, ни всем мыслителям греческой философии или какой бы то ни было другой культуры. Это – любовь.

Если мы теперь продолжим обсуждать догмат о Святой Троице, то, говоря, что Отец рождает Сына, от Отца исходит Святой Дух, мы не делаем никаких положительных утверждений, так как в слова