Варламов вздергивает ее – это надо же, едва не заснул за рулем! – хорошо, что дорога широкая. Затем несколько раз моргает. Бесполезно… Словно холодные пальцы пробегают по спине. Варламов останавливает машину и, стиснув зубы, осматривается: только что была робкая северная весна, а теперь зима! Снег присыпал дорогу, снег укутал деревья белыми пеленами, снег курится из оврагов по склонам. Сопки высятся угрюмыми белыми горбами. Кажется, слышен далекий свист пурги.

Что случилось, куда он попал? Разве может так медлить зима? И сумрачно кругом – то ли опускаются зимние сумерки, то ли заехал в Лимб.

По спине Варламова словно протекает ледяная струйка. Он неуверенно трогает машину, хотя лучше бы развернуться и ехать обратно… А дорога-то хорошо накатана! По обочинам снежные валы, будто периодически проходит грейдер. Только вот дисплей пуст! То есть карта на месте, но больше не сдвигается, показывая тот же разъезд и местность вокруг него. А зачем сдвигаться: стрелки, обозначающей положение «ровера», тоже нет. Словно спутники исчезли с орбит, или Варламов оказался на другой планете.

Как высоки здесь деревья, будто это все-таки Лимб! Заснеженные ели почти смыкаются над белой дорогой, словно туннель ведет в зачарованную страну. Но вот он размыкается, а деревья заметно ниже. Наверное старая гарь, из сугробов торчат обугленные стволы. Потом появляются темно-серые насыпи, похоже на отвалы горных выработок. Ну да, здесь же был рудник.

Дорога поворачивает к речке, и тут из леса выныривает железная дорога – мост оказывается общим и для нее, и для автотрассы. Конечно, светофор не работает, «ровер» въезжает на мост, и становится жутковато: у моста нет сплошного покрытия, и сквозь решетку видно, как внизу несется темная вода с барашками пены.

За мостом машина съезжает на обычную дорогу, и над железнодорожными путями вырастают угрюмые фабричные здания. За рельсами низкий перрон, в тени фабричного корпуса прячется небольшое здание вокзала с темными окнами. Варламов выворачивает руль, и бедный «ровер», прыгая козлом, выбирается на перрон. Струи поземки бегут по серому бетону. Варламов разворачивает машину, но медлит ехать обратно. Когда здесь в последний раз были люди?

Не глуша мотор, он выходит, и ледяной ветер обжигает лицо. На путях несколько вагонов, у вокзала автобус со спущенными шинами, а рядом с Варламовым – статуя сидящего человека. Что-то странное: зачем поставили статую посереди перрона?.. Варламов делает несколько шагов. Голове и так холодно в легкой кепке, но теперь затылок будто стягивает ледяная корка. Что за сумасшедший изваял эту статую?

Воин в латах – железная юбка касается бетона – сидит, широко расставив ноги и уперев руки в колени. Наплечники делают фигуру почти квадратной. Из-под стального шлема смотрят узкие глаза, углы рта опущены, словно в жестокой гримасе, а на поясе два меча. Статуя японского самурая – будто охраняет заброшенный рудник в Карельской автономии. Варламов ежится: воин глядит так пристально, будто вот-вот заговорит. Боязливо протягивает руку и, не осмеливаясь коснуться лица, дотрагивается до пальцев. Облегченно вздыхает – холодный металл.

Еще некоторое время глядит на статую – ветер завывает среди железных конструкций, снежинки холодно касаются лица, – потом поворачивается, чтобы идти к «роверу»… И застывает: перед ним стоит человек, в одном темном халате, несмотря на мороз. Лицо узкое и белое, и такая же белая рука лежит на рукояти меча. Глаза то ли прищурены, то ли слегка раскосые. Опять самурай, только на сей раз живой! Варламов судорожно вздыхает и пятится, пока не упирается спиной в ледяной металл статуи. Раздается голос, будто скрежет железа по стеклу: