Группа, в несколько крепко сбитых мужчин, красными вздувшимися венами, готовилась выразить волю собравшихся. Один из них, отличавшийся щупловатой внешностью, поднимал руку, требовал внимания. Обстановка грозила стихийностью. Енокентий заговорил «Люди, островитяне, мне как новому хозяину». На этом его речь оборвалась. Гвалт, гул. Дальнейшее он плохо помнил: поднятые руки медленно приближались к нему, или отодвигались? а может, отступали собственные ноги, или они приросли к земле? А может его страх то приближал, то отдалял его от обезумевшей толпы. Никто не видел весну, не слышал щебет птиц, не чувствовал свежести морского воздуха. Страх и ненависть, встали разделённые тридцатью шагами и в какой стороне, чего больше, не рассмотреть. Четвёрка скандировала «До коих пор? Натерпелись. Мы и без хозяев». Тысяча человек, вдруг слилась в единодушии со скандировшими. Недосидевшие срок выстроились в линию, пригнули головы и неуверенно огибая толпу, двинулись в его сторону. Двое из кучки, владелец квадратной челюсти и бритоголовый, приняв настроение толпы за свой час, освирепели и в один миг, оказались вперёди осуждённых, повели за собой строй. Нет, двигались не уголовники, с пригорка спускались изломанные судьбы виновником которых, в их глазах, являлся новый хозяин. Остров, в единодушии мысли, накрыло возгласами «На вилы его».

Остров его, а шагнуть некуда – всё, с чем остался Енокентий. Он, не имеющий зрительной памяти, охватил взглядом пригорок, увидел каждого по отдельности и словно сфотографировал. Никто не знал его, никто не знал с чем он приехал. Он ни кому не успел насолить, но лишь единицы, может десяток, не знали что делать. Взгляд выхватил зелёную блузку – на лице растерянность и беспомощность, толпа сдавила её, сдавила всех – остановись, затопчут. «Он сегодня выпил только кружку молока» – Голос Нины Васильевны, стоявшей меж ним и толпой, пересилил рёв. Она сумела на шаг опередить стихию, развернуться к наступающим и крикнуть. Почему она крикнула о молоке? Почему? Ни откуда взявшийся, боковой порыв ветра поднял на пирсе лист профнастила, с грохотом ударил его о бетон, вновь поднял вверх, закувыркал и без звука, торцом втолкнул в рябь воды. Головы интуитивно повернулись к морю. Минутой замолчала жизнь. На горизонте виднелись очертания судна. Енокентий не обрадовался, он уже согласился принять судьбу. Ему было безразлично, паром ли вернулся, чтобы забрать наследие своей деятельности – заключённых, или, после устроенной сцены олигарху, возвращалась секретарь

Был не паром и с борта катера спускалась не милейшая Любочка. По трапу, чеканя шаг, с оружием спустились пограничники соседнего государства Панае. Офицер, в гордости за страну оценившего его наградами и должностью, сошёл последним. На русском языке, с незначительным акцентом, потребовал старшего. Толпа повернулась к хозяину острова. Часть лиц в радости «Хорошо, что не успели на вилы поднять. Без нас поднимут?». Енокентий подошел, подал бумагу. Он, вновь стоял не зная в какую сторону свернёт судьба – На бумаге печатей много, а шея одна и та голая и на всём острове, с его стороны одна кормилица.

«Енокентий Трифонович, у нас частная собственность превыше всего. Мы рады приветствовать нового собственника острова, готовы выделить кредиты, оказывать помощь. Взять под свою защиту. Заметив на берегу охранников лагеря, офицер продолжил – У вас четыре пистолета на сорок квадратных километров, но мы поможем – К хозяину вернулась способность говорить – Согласно договорённостей, со стороны продавца нам обещана годичная охрана и даже субсидирование жизнеобеспечения граждан – Годичная охрана? год быстро проходит. Мы придём к окончанию срока, вот наш флаг. Надеюсь, следующим летом мы будем жить совместно, под ним».