Раньше, при Ланне, там парил белый ворон – мудрый, проницательный, оберегающий. Теперь же его место занял лев, разевающий пасть в беззвучном рыке, словно пытаясь доказать своё превосходство.

Вспышки факелов отражались в знамени, заставляя его переливаться то холодным серебром, то алым заревом, словно в нем пульсировала сама кровь Меридиана. Но даже среди этого ослепительного великолепия Елена чувствовала что-то неестественное, почти показное.

Создать подобное знамя мог лишь маг невероятной силы, тот, кто имел доступ к неисчерпаемым источникам энергии. Подобные иллюзии – пустая трата магии, которой в Меридиане и без того не хватало. Елена знала, что крестьянам были неподвластны сложные заклинания без дорогих артефактов или редких элементов, хранивших силу. И все же здесь, в этом зале, магию разбрасывали, как золотую пыль на балах, лишь бы показать величие нового Владыки.

Но если золото можно было добыть, то с магической энергией всё обстояло иначе. Её запасы не бесконечны.

– Да благословят Отец и Матерь Царя Эгрона! Да принесёт он благо Меридиану! – раскатистый голос Якова пронёсся по залу, словно удар медного колокола, заставляя гостей, ещё занятых разговорами, обернуться.

Он поднял свой бокал с вином. Стоя лицом к залу по правую руку от Владыки, Яков выглядел почти торжественно, но в его облике читалось не только благоговение. Его губы растянулись в широкой улыбке, обнажив крепкие, слишком ровные зубы. Но в этом выражении не было тепла, не было искренности – только холодный, тщательно выверенный жест, который, казалось, предназначался лишь одному человеку в этом зале. Княгиня видела подобное прежде – у псов, пресмыкавшихся перед хозяином, у волков, осторожно подбиравшихся к более сильному зверю в стае. Это был не радостный клич союзника, а заискивающий оскал подчинённого хищника. Готового, если потребуется, впиться клыками в глотку того, перед кем он сейчас склонился.

Эгрон не обратил на него внимания, принимая этот жест как должное. Он знал цену таким людям. И, возможно, именно потому не потрудился даже взглянуть в сторону Якова.

Вслед за возгласом помещика по залу прокатился одобрительный гогот гостей, который прервала яркая вспышка молнии. От раскатов грома, проследовавших за нею, задребезжали стекла в витражах. Елена подняла свой бокал, но не стала осушать его, обводя взглядом присутствовавших. Вдруг она почувствовала легкую дрожь под тканью платья, на уровне своей груди. Поднеся ладонь к бархату и нащупав под ним металлический амулет, она перевела взгляд в сторону выхода. К ней направлялся солдат в черном облачении. Минуя ряды гостей, он подошел к княгине. Елена встала из-за стола и поклонилась новоиспеченному Царю, а также остальным помещикам.

– Прошу прощения, но мне нужно отойти, – ее голос звучал ровно, почти непринуждённо. Она уже нарушила за этот вечер столько правил, что ещё одно – всего лишь капля в переполненной чаше.

Взгляд помещицы скользнул по лицу Саладора, сидевшего у правого плеча Царя, и она улыбнулась, прежде чем быстрым, уверенным шагом направиться к выходу.

Но, как и следовало ожидать, молча её отпускать не собирались.

– Хорошо хоть тост удосужились выслушать! – громыхнул Торвин, запрокидывая голову назад и осушая половину своего кубка одним глотком. – Тонкие, видать, нервы у вас, княгиня. Интересно, как Вы с таким нравом Западом правите?

Яков, сидевший у другого конца стола, разразился глухим, гавкающим смехом. За ним подхватили и остальные гости, спаянные одним духом.

– Всё равно, баба у трона – к беде! – лениво пробормотал князь Севера, поднимая свой кубок, словно воздавая хмельную дань этому «неизменному» порядку вещей.