Чуть ближе к краям столов располагались огромные мясные пироги с хрустящей золотистой корочкой. Их формы были разнообразными: от традиционных круглых до сложных плетёных конструкций, напоминавших герб царя. Внутри каждого пирога скрывались сочные кусочки телятины, оленины или куропатки, а сверху тесто было украшено витиеватыми узорами в виде птиц, деревьев и звёзд. В корзинах, выложенных льняными салфетками, лежали буханки хлеба, их тёмные корки источали запах ржаного солода и жаровни.

По углам столов стояли блюда с дичью: фазанами, утками и голубями. Их туши были покрыты глянцевой глазурью из мёда и ягодного сиропа, который придавал мясу лёгкую сладость. На одном из столов в центральной части возвышались подносы с рыбой. Щука, сёмга и треска, запечённые с травами, лежали на слоях зелени, а вокруг них были аккуратно разложены ломтики лимона. В центре каждого блюда – маленькие пиалы с соусами из уксуса, горчицы и миндаля.

Все эти великолепные яства сияли, создавая ощущение, что тронный зал был местом волшебного изобилия. Ароматы жареного мяса, пряностей и сладостей смешивались, образуя симфонию запахов, от которой кружилась голова. Столы не просто манили гостей, они подчёркивали роскошь и власть Самодержца.

На этом празднике женщины оказались в меньшинстве. Помещица уже привыкла к такому положению вещей. Те немногие, что присутствовали, скорее напоминали марионеток – покорные жёны дворянской знати, замершие рядом с супругами, как предметы обстановки. Они сидели на своих местах, отстранённые и молчаливые, с холодными, безжизненными взглядами, направленными то на столы, уставленные угощениями, то на своих мужей, которые увлечённо набивали желудки вином и элем. Их руки двигались словно по чьему-то приказу, отламывая кусочки хлеба или поднося к губам кубки. В их движениях не было радости.

Платья, которые впечатляли роскошью, на самом деле оказались лишь попыткой скрыть пустоту, царившую в их душах. Рукава, расшитые драгоценными камнями, и корсеты, стянутые до идеальных форм, подчеркивали красоту, которую ценили их мужья, но сами женщины, казалось, уже давно не верили в эту внешнюю оболочку.

Елена, в отличие от них, сидела прямо, с выправкой, которая выдавала в ней правительницу. Её платье из тяжёлого зелёного бархата, украшенное тонкой серебряной вышивкой, мягко отражало свет факелов и свечей. Лишь тонкая диадема из кристаллов огненного цвета, держала её пышные светлые волосы. Её овальное лицо, спокойное и непроницаемое, было бледным, но это не придавало ей болезненного вида – напротив, холодная красота княгини выделяла её среди толпы.

Сквозь суету и шум она то и дело изучала собравшихся, словно пытаясь разглядеть что-то за их громкими тостами и приторной радостью. Но, чем дольше она смотрела, тем больше убеждалась, что всё это лишь блестящая в глаза пыль, скрывающая гнильё. Празднество, хоть и посвящённое началу новой эпохи, казалось ей не более чем очередной демонстрацией власти, в которой мужчины упивались своей силой, а женщины – своим бессилием. Она позволила себе лишь короткий вздох, когда очередной тост, полный пусты высокопарных слов, разрезал шум зала.

Любые празднества в других частях Меридиана, конечно же, меркли в сравнении со столичными. По традиции, восшествие на престол нового Царя знаменовалось, прежде всего, чередой гуляний внутри Обители Власти. И где-то спустя семь дней, если останутся твердо стоящие на ногах дворяне, праздник продолжится.

Капитолийские «дома любви» в честь такого праздника открывали свои двери нараспашку и не боялись рейдов командиров их числа Золотых солдат. Наоборот, были им рады, так как те больше остальных способствовали росту выручки. Оборот увеличивался словно на дрожжах. Но мало кого волновало такое лицемерие – когда в обычные дни совершались рейды и облавы, а во времена гуляний сам начальник стражи готов был предаться ласкам женщин, отошедших далеко от божественной сути Матери.