– Мама, я принес, – гордо произнес мальчишка, поднося кухарке белоснежный сверток, в котором сегодня оказалось больше трав, чем когда-либо. И ожидал, конечно же, похвалы. – Я все-все-все собрал! А почему так много нужно было собрать?

Янка, круглолицая, ловкая, с вечно закатанными рукавами, подхватила платок и, аккуратно развязывая узел, вытянула из него душистые стебли. Крепкие пальцы привычно перебрали свежие листья, прежде чем развесить их над печью, где уже потрескивал огонь.

– Сегодня будет пир, – пояснила она, не отрываясь от дела. – Генерал Хейдрал возвращается из похода.

Байек ахнул. Восторг в его глазах вспыхнул, как пламя в очаге. Мальчишка всегда с замиранием сердца смотрел на то, как генерал въезжал на своем черном, как ночь, коне прямиком в главные ворота замка после своих военных походов. Пышная грива скакуна отливала при свете солнца холодом, а если приезжал Хейдрал в ночь – то словно верхом на тени шествовал он по выложенной камнем дороге прямиком к замку, где, непременно, встречали его княгиня Елена, князь Еферий и супруга генерала.

Точно назойливая мошка, начал мальчишка кружить вокруг матери, да хлопать ладошами по шершавой поверхности стола.

– А как скоро он возвращается? А где он был в этот раз? А куда он ездил?

– Байек! – хлопнув полотенцем по столу, Янка посмотрела пристально на сына, вложив в свой взгляд всю серьезность, на которую только оказалась способна, и следом тут же улыбнулась. – Сам все и узнаешь. Князь обо всем объявит, как только сапог генерала коснется площади. Он вернется после полудня.

Все оставшееся до прибытия генерала время Байек словно не находил себе места. Ему не сиделось спокойно: он крутился вокруг матери, успел подпалить бедро кабана на вертеле, чем немало разозлил Янку. Кухарка, не терпевшая беспорядка на своей территории, прогнала его прочь, предварительно отшлёпав мокрым полотенцем. Поглаживая обиженное место на своих потёртых тряпичных штанах, мальчик побрел к своему тайному убежищу – воротам, ведущим в Западный дворец.

Сын кухарки знал этот путь так хорошо, что мог бы проделать его даже с завязанными глазами. Не раз и не два он карабкался на крышу над часовыми, преодолевая путь с лёгкостью уличного кота, но каждый раз это ощущалось как приключение. Мальчишка упёрся босыми ступнями в грубый, тёплый от солнца камень и потянулся вверх, нащупывая пальцами знакомые выступы. Каменная кладка, старая, потрескавшаяся, но надёжная, словно сама предлагала ему опору, помогая продвигаться выше. Он подался вперёд, перебрасывая вес на руки, и с силой подтянулся, чувствуя, как натуживаются худые, но крепкие мышцы.

Выше, ещё выше.

Пальцы нащупали выступ – небольшой, едва заметный, но мальчишка знал о нём. Байек залез на него, прислонился спиной к стене и, удерживая равновесие, нащупал ногами следующую опору. Сердце билось быстро, но не от страха – от восторга. Наконец, он дотянулся до толстой лианы, оплетающей стену. Она была прохладной и влажной под ладонями, но держалась крепко. Байек обхватил её обеими руками и, уперевшись ногами в стену, взмыл вверх, словно сорвавшийся стрелой с натянутой тетивы.

Осталось лишь последнее усилие.

Он вытянул руку, ухватился за карниз, подтянулся и, лёгким рывком, перекинул своё худощавое тельце на крышу. Чёрная черепица встретила его привычным скользким блеском, но сорванец уже умел балансировать, знал, где опасно оступиться, а где можно устроиться поудобнее. Он выпрямился, стоя теперь над часовыми, невидимый для них, и взглянул на горизонт.

Солнце стояло в зените. Значит, вскоре должен был появиться генерал.