Второй вариант исхода будущего кризиса, который тоже нельзя исключать, – это неудача и третьей попытки, новое возвращение безальтернативной власти. В этом случае за двумя циклами перехода от неудачных попыток установления демократии к временному успокоению при авторитарной системе, а затем – к новому кризису и новой попытке, последует третий. Подобные многократно повторяющиеся циклы были в истории очень многих стран «третьего мира». В ряде стран Латинской Америки они повторялись даже десятки раз. При этом объективная задача перехода к демократии остаётся неизменной, хотя её разрешение снова отодвигается в неопределённое будущее, до следующей попытки. Вообще же «снята» эта задача быть не может. Демократия – один из аспектов современного мира и переход к ней – один из необходимых элементов современного развития, модернизации. Это – один из компонентов «взрослости», «развитости» общества. Зона демократий постепенно расширяется – к демократии переходят всё новые и новые страны, в том числе и очень далёкие по своей традиционной культуре от тех стран Запада, в которых современная демократия родилась. В Европе Россия и Белоруссия – последние несвободные страны. И как ни труден в силу особенностей её традиционной культуры и её исторического опыта переход к реальной демократии для России, в конечном счёте, после кризиса теперешней системы или позже, после кризиса следующей, он неизбежен. Сейчас задача перехода к демократии представляется предельно трудной, если не неразрешимой, но ещё относительно недавно совершенно неразрешимой казалась задача ликвидации коммунистической системы.

Дело в том, что переход к демократии от имитационно-демократической системы практически сводится к созданию активной оппозиции и перехода к ней власти – осуществлению первой демократической ротации, которая открыла бы путь к системе, в которой ротации – норма. Но задача создания оппозиции, которая сменила бы действующую власть, как задача самого носителя верховной власти – психологически «противоестественна». Президент не может создавать оппозицию самому себе и готовить своё собственное электоральное поражение – это противоречило бы всем нормальным человеческим инстинктам. Представить себе, как демонтаж имитационно-демократической системы мог бы произойти сверху, по «плану президента», – очень трудно, и я лично не знаю таких исторических примеров.

Демократия – не «счастье», а современная норма. Чувство счастья может сопровождать переход к демократии, как у индивида оно сопровождает любое трудное достижение нормы, например, окончание школы или вуза. Но после недолгой эйфории начинаются суровые будни. Пройдёт время, и человек может даже начать с ностальгией вспоминать тот период своей жизни, который он так спешил оставить позади и который вернуть уже нельзя. Те проблемы, которые будут стоять перед российским обществом в середине и конце начавшегося века, возможно, будут значительно труднее, чем проблема перехода к демократии. Но мы здесь говорим именно об этой проблеме. А она к этому времени будет уже решённой и забытой проблемой далёкого прошлого.

По оценкам неправительственной американской организации «Фридом Хауз», в 2009 г. из 193 государств мира «свободными» были 46%, «частично свободными» – 32%, «несвободными» – 22%.

Россия включена в число несвободных стран».

Постсоветская демократия даёт основание сказать, что единственным источником президентской власти в России является сам президент.

Ю.Ю.Болдырев: «Наше общество такое рыхлое, что опереться на него невозможно, даже защищая его же интересы».