1. В русском народе всегда была исключительная, неведомая народам Запада «отрешенность».

2. Устремление Русской Души в бесконечность (по аналогии с пространством России). С этим связано, видимо, и духовное странничество.

3. Перед Русской Душой нет горизонта, поиск «абсолютной правды» и разрешение «проклятых вопросов» – ее судьба.

4. Наконец, религиозно-философский вывод Бердяева: задача России – в раскрытии внутреннего Христа, Бога внутри человеческой души.

На последнем выводе остановимся непосредственно, ибо совершенно очевидно, что эта «задача» совпадает с известной идеей «богочеловечества», выдвинутой русской религиозно-философской мыслью в начале XX века. Для нас, несомненно, важно само стремление русского человека к «обожению», к раскрытию Бога и Царства Божия внутри, хотя реализация этого – уже, естественно, другой вопрос. Здесь, конечно, нельзя не отметить некоторого разрыва между Церковной практикой, с ее «трезвенностью» и осторожным, реалистическим подходом к человеку, и такими стремлениями. Ведь сама реализация «богочеловечества» явно не по силам современному человечеству, ибо очевидно, что «богочеловечество» (и обожение, с ним связанное) – это не просто высоконравственное, очищенное человечество, а такое человечество, внутри сознания которого имеется явно проявленный элемент высшего, божественного самосознания, что фактически превращает «человечество» уже в другую, более высокую категорию существ и меняет всю ситуацию – речь уже может идти, в конце концов, о «новом небе» и «новой земле», о новом космологическом цикле и т. д.

И в самые духовно мощные времена раннего (совсем иного, чем сейчас) христианства обожение рассматривалось как исключительный случай духовного подвига (по благодати), прихода к подлинному сыновству (по отношению к Богу).

Однако не все так безнадежно, как кажется, – даже сама мысль, само «стремление» к богочеловечеству имеет непреходящее значение и практические последствия для души человека. Даже малейшая «подвижка» в этом отношении может иметь судьбоносные и чрезвычайные последствия для человеческой души. Поэтому в начале этой статьи я выделил Григория Сковороду с его мистическим опытом «внутреннего человека», поиском «самосознания» Христа внутри собственной души (что означает, разумеется, не «метафору», а реальное изменение состояния сознания человека или человечества, иными словами, означает соприкосновение не только с историей жизни Христа и его заветами, но и в какой-то степени с самим самосознанием Христа, или Логоса, с Центром Его бытия). Именно это и имели в виду мистики раннего христианства и Средних веков. Поскольку природа у всех Трех Лиц Троицы одна – Божественная, – то метафизически это означает также и «стяжание Святого Духа» – истинной цели христианства.

У Сковороды все это «подано» в виде гораздо более адекватном внутреннему христианскому опыту, чем у философов начала XX века. Картина русской идеи, данная Бердяевым, тем не менее, впечатляет. Ее не сравнить с убогими попытками эпигона средневековой философии Владимира Соловьева дать представление о русской идее.

Теперь вернемся к началу XIX века, к ранним славянофилам. Поскольку наша цель – самодвижение русской идеи, то отметим хотя бы в двух словах хорошо известные положения славянофильства, а именно: 1) идею о том, что национальные русские черты соответствуют во многом христианским началам; 2) о превосходстве православия над другими христианскими течениями – и, следовательно, о России как хранительнице истинного христианства; 3) об историческом возвышении России и славянства.