Прежняя классово-революционная парадигма исторического развития, вдохновлявшая коммунистов и их сторонников в гражданской войне и ставшая идейной основой создания Китайской Народной Республики, в новых условиях «рыночного социализма» оказалась непригодна. Она удерживается в регламентированном респекте к «учению Мао», но в научно-теоретическом плане теснится модернизационной парадигмой.

«Начиная с середины 1980-х годов, – пишет исследователь из Техасского университета Ли Хуайинь, – в описании новой истории Китая намечается переход от восхваления восстаний и революций к акцентированию модернизации и реформ в конце правления Цин и в республиканский период (1840–1949)». Выделяется роль элит и восприятия культуры Запада; напротив, восстания и революции видятся «в лучшем случае излишними, а в худшем – контрпродуктивными для развития Китая» [14, c. 337].

Обращение к модернизационной парадигме изменило сам тон историописания. В отличие от либералов республиканского периода и историков-коммунистов, ее приверженцы в КНР ставят в центр дискуссии не то, как и почему Китай не смог модернизироваться, а то, что было достигнуто на этом пути. На смену пессимизму, придававшему китайской истории Нового времени трагический колорит, который отзывался в обществе горечью и разочарованием, равно как героической манере официальной историографии КНР, сводившей китайскую историю к роковой схватке революционных сил добра и контрреволюционного зла, пришел исторический оптимизм: «Новая история Китая была пересказана как медленное, но постоянное движение к модерности… которое, к несчастью, было прервано коммунистической революцией и последующим маоистским радикализмом, но восстановилось после Мао» [14, c. 360].

Модернизационная парадигма оказывает все более заметное влияние на официальную историографию КНР, которая стремится при этом интегрировать в поступательное «движение к модерности» маоистский период. Так во введении к коллективной монографии «Ранняя модернизация в Китае в сравнительной перспективе» (1993) утверждается, что коммунистическая революция сделалась необходимой для «создания централизованной эффективной власти», поскольку последние правители династии Цин и Гоминьдан оказались неспособны к проведению модернизации.

В монографии «Модернизация Китая в исторической перспективе» (1994) коммунистическая революция рассматривается как «кульминация националистического движения», завершение «создания современной нации-государства», а успех коммунистов в этом государственном строительстве объясняется, в частности, выдвижением собственной националистической доктрины (теория «новой демократии»), которая «адаптировала марксизм к китайским социальным и политическим условиям».

Высказывается и противоположное мнение, что приход к власти КПК был не модернизационной революцией, а «самым драматическим эпизодом сугубо традиционнейшего явления смены династии», или, как выразился Сюй Цзилинь, один из авторов «Истории модернизации Китая, 1800–1949» (1995) – «династической революцией».

При всех частных различиях все очевиднее становится смещение приоритетов. В противовес официальной доктрине пробивается мысль, что приход к власти КПК не означает окончательное решение проблем исторического развития Китая. Это «побочный продукт», следствие неудач предшествовавших режимов в государственном строительстве, и это только «средство достичь модернизации, но не собственно цель, каковой является модернизация» [14, c. 353].

Модернизация (сяньдайхуа) вошла в дискурс руководства КНР со времени лозунга «четырех модернизаций» Дэн Сяопина. Отмечая распространенность модернизационной терминологии в подходах к современному развитию Китая, А.В. Виноградов (ИДВ РАН) показал, что своеобразным модернизационным проектом выступает собственно официальная доктрина «социализма с китайской спецификой»