Последнее не случайно. Как свидетельствует опыт этнической истории, в основе единства любого этноса помимо общности языка, территории и исторической судьбы всегда лежит определенная система ценностной регуляции, укорененная в соответствующей религиозной традиции. В этом плане акт «выбора веры» обретает характер одного из ключевых моментов этнической истории.

Разумеется, полного совпадения объема понятий этнического и религиозного не бывает. В составе русского, украинского и белорусского населения помимо религиозного большинства, принадлежащего к Русской православной церкви, имеются довольно многочисленные группы старообрядцев (до 2 млн.), тоже считающих себя православными, а также приверженцы различных протестантских конфессий (баптисты, адвентисты, пятидесятники) и старого русского сектантства (духоборы, молокане). Кроме того, известная часть верующих украинцев и белорусов придерживаются католицизма (4, с. 44). Среди осетин, этнически представляющих единый народ, выделяются две субэтнорелигиозные группы – иронцы, преимущественно православные, и дигорцы – мусульмане-сунниты (1, с. 65–69).

Таким образом, религиозную неоднородность ряда российских этносов, разумеется, следует учитывать. Тем не менее, хотя и с определенными поправками, вполне корректно говорить о доминирующей роли того или иного религиозного комплекса в жизни этноса. В данной связи, в частности, этнорелигиозная связка «русский – православный», равно как и «татарин – мусульманин», «бурят – буддист» или «еврей – иудей» есть не только обращенная в прошлое идентичность, но и конкретная реалия сегодняшнего дня (5, с. 527). Вследствие этого, рассматривая динамику этнической структуры российского населения на основе данных переписей, определяющих своего рода верхний предел численности этнорелигиозных общностей, можно сделать важные выводы и относительно изменения его религиозного состава (6, с. 11).

Здесь надо иметь в виду следующее обстоятельство. В процессе формирования «культурно-исторического типа» – локальной цивилизации, лежащий в ее основе религиозный комплекс может выступать как системообразующий элемент сразу нескольких, причем зачастую этнически неродственных народов, становясь своеобразной духовной основой суперэтнической религиозно-культурной общности. Так, в XIV–XX вв. на пространстве Северной Евразии, ставшей месторазвитием российской цивилизации, сложилась православно-христианская суперэтническая общность, ядром которой явился великорусский народ. Наряду с родственными восточнославянскими этносами украинцев и белорусов, эта общность объединила целый ряд автохтонных угрофинских, тюркских и других этносов, малочисленных народов Сибири, Севера и Дальнего Востока, а также диаспоры народов ближнего и дальнего зарубежья, дисперсно проживающих на российской территории.

Одновременно можно говорить об аналогичном суперэтническом комплексе народов мусульманской культуры в составе автохтонных тюркских и северокавказских этносов и этнодисперсных диаспор выходцев из Средней Азии и Закавказья. Менее многочисленна, хотя и достаточно представительна, буддийская культурно-историческая общность, состоящая из монгольских (буряты, калмыки) и тюркского (тувинцы) народов, а также восточноазиатских диаспор различного этнического происхождения.

Помимо них в современной России можно встретить многочисленные диаспоры народов, принадлежавших к другим аналогичным суперэтническим культурно-религиозным общностям: западнохристианской (немцы, поляки, финны, литовцы, латыши, эстонцы – исторически католики и протестанты) и монофизитско-несторианской (армяне, ассирийцы), а также приверженцев национальных и локальных религий (евреи, караимы).