Распространение гибридных форм воздействия не отменяет использование классических силовых методов. Интересно отметить, что составители Global Peace Index 2015 поставили Россию на 152-е место по интегрированному критерию «внутренние и внешние конфликты / социальная безопасность / милитаризация», однозначно позиционируя Россию как самую милитаристскую и небезопасную страну БРИКС (Бразилия – 103-е место, Китай – 124-е, ЮАР – 136-е, Индия – 143-е)1. США занимают 94-ю строчку рейтинга, хотя ведут боевые операции в разных странах мира, расходуют на внутреннюю и внешнюю безопасность 12% ВВП (наравне с Израилем и Венесуэлой), имеют самый большой военный бюджет (больше всех стран БРИКС вместе взятых), являются крупнейшим экспортером оружия, в стране совершается много насильственных действий с применением оружия, они располагают одним из крупнейших ядерных арсеналов. Обращает на себя внимание тот факт, что все страны СНГ признаны более миролюбивыми, чем Россия, хотя некоторые из них имеют неразрешенные территориальные споры на грани войны (Украина, Армения, Азербайджан), непризнанные государства внутри официально провозглашенных границ (Молдова, Грузия), острые внутриполитические проблемы и небезопасных воюющих соседей (Таджикистан).

Как было определено ранее, «гибридная война» представляет собой современную форму конфликта, в которой соотношение военных и невоенных методов распределено по принципу В. Парето. Российские возможности связаны с проведением «гибридных войн» против недружественных политических режимов других стран для достижения внешнеполитических и внутриполитических целей. В частности, «гибридная война» может способствовать смене антироссийского политического режима на лояльный России политический режим как в странах СНГ, так и в странах Азии. Теоретически «гибридная война» возможна в любой точке Земного шара, однако необходимо учитывать имеющиеся ресурсные ограничения, членство государств в военно-политических блоках (НАТО), приоритетность выбранных направлений с точки зрения защиты интересов российского общества. Причем не обязательно прибегать к реализации 20% боевой составляющей конфликта, в идеале она должна стремиться к нулю за счет эффективного использования небоевых методов воздействия. Именно в этом заключается сущность концепта «апотропия». Сама по себе угроза задействовать 20% боевых методов в совокупности с 80% небоевых методов воздействия может оказаться достаточной для защиты национальных интересов России. Отказ от применения боевых средств может использоваться как разменная монета в переговорах с ресурсными акторами (НАТО, США, Евросоюз).

«Гибридная война» имеет своих лоббистов – тех, кто извлекает непосредственную выгоду от процесса самой войны или рассчитывает получить выгоду после ее завершения. С 80-х годов ХХ в. исследователи отмечают тенденцию активного участия во внешней политике, наряду с государствами, негосударственных акторов (ТНК, религиозные, экономические сетевые структуры, частные военные компании и др.). Государственные и негосударственные лоббисты рассматривают «гибридные войны» как проекты, приносящие отдачу на вложенные ресурсы в расчете на получение выгоды в различной форме. Политической элите, ответственной за принятие стратегических решений, следует соразмерять издержки и выгоды «гибридных войн», руководствуясь не частным, а общим интересом.

Угроза от проведения «гибридных войн» заключается прежде всего в возможной изоляции России в рамках мировых политических и экономических институтов, введении экономических санкций, сокращении сотрудничества во многих сферах жизни. Зависимость бюджета, инвестиций, технологического роста России от мировой экономики по сравнению с США и ЕС намного сильнее, поэтому следует использовать боевые методы только в случае непосредственной угрозы национальной безопасности. Для страхования подобных рисков необходимо создавать лояльные и взаимовыгодные интеграционные объединения (ОДКБ, ШОС, ЕврАзЭС). Одновременно есть основания предполагать, что военный потенциал России, прежде всего обладание стратегическим наступательным вооружением и ядерным оружием, гарантирует невозможность применения к России балканских и ближневосточных сценариев.