В гостиную вошла Валентина Викуловна в плаще, с зонтиком:

– Здравствуйте, хозяева! Вот как меняется погода! Вчера стояла теплынь, а сегодня ветер – холодный, как в Сибири, – у неё было хорошее настроение и со вчерашнего обеда ошибочное представление, что хозяева считают её равной себе.

– Верхнюю одежду и мокрый зонтик могли бы снять внизу, – высокомерно сказал Николай, глядя на неё сверху вниз.

Лицо сиделки дёрнулось и погасло:

– Извините, – прошелестела она и выбежала вон.

«Коля! Зачем ты так!?» – хотелось крикнуть Альбине, но она опять промолчала, а вслух сказала:

– Давай сходим к морю.

– Далось тебе это море! Успеем ещё!

– Тогда я одна пойду! – ответила она раздражением на раздражение.

– Иди.

– Я люблю гулять под дождём, – улыбнулась она, чтобы сгладить вырвавшиеся наружу отрицательные эмоции.

На лестнице она столкнулась с поднимавшейся Валентиной Викуловной. Она прятала в рукав скомканный платочек.

– Простите нас, ради бога! – тихо сказала Альбина Николаевна.

– Ничего, – шепнула сиделка.

На улице было мрачно, тёмной листвой шумели деревья, дождь стал мелким осенним. Со стволов пушек у входа в городской музей как слёзы капала вода.

Сердце учительницы забилось: сейчас она увидит море! Вот оно! За мраморным парапетом. Она вынула смартфон и сфотографировала его. Огромное Чёрное море! Небо над ним было тёмно-серым, и оно не было самым синим – скорее серым, или свинцовым. На берег набегали волны, с барашками на гребнях. Альбина Николаевна спустилась на безлюдный пляж. Песок был мокрым, бежево-серым. На нём чётко отпечатывались её следы.

Подойдя к самому берегу, она стала смотреть как гнались друг за другом волны: поднимались как солдаты в атаку, падали, разбивались, тонким слоем ползли вперёд, таща за собой пену, разглаживая песок; останавливались и откатывались назад. Но следом на помощь спешила следующая волна, подхватывала остатки разбитого войска, поднимала вверх и вновь обрушивалась на берег, чтобы разбиться.

Что-то было завораживающее в этом бесконечном наступлении-отступлении, и долго Альбина Николаевна не могла оторвать от него взгляда. Потом лихорадочно стала щёлкать камерой смартфона: море, небо, волны, которые с близкого расстояния оказались наполненные зеленоватым светом.

Домой идти не хотелось. Она пошла по набережной вдоль ряда розовых кустов. За розами на наклонной грядке зелёной травкой было выложено «31 августа».

«Кончилось лето, – подумала она, – Феденька завтра пойдёт в школу. А я не провожу его на линейку, не нарву букет из моих цветов – георгинов, астр и гладиолусов». И что-то тревожно кольнуло её под сердце. Зашла в кафе, выпила чашку горячего кофе, посидела в кинотеатре. Шёл скучный американский фильм. Не досмотрев, пошла домой.

Николай был у матери и о чём-то с ней ворковал.

– Как погуляла? – спросил он.

– Нормально. А где Валентина Викуловна?

– Сбежала наша Викуловна. Накормила мать завтраком и исчезла. Через час позвонила: «Я у вас работать не буду». Ладно, чёрт с ней, другую найдём! Потерпи ещё немного.

– Коленька, мне кажется, что ты и правда взял меня нянькой для своей матери?

– Аля! Мне оскорбительно, что ты так обо мне думаешь! Я ведь точно так же, как ты, в плену обстоятельств.

– Коленька, прости меня! Я устала, я ужасно устала! Но мне всё чаще кажется, что твоя любовь растворяется в наших буднях, как соль в воде.

И вот уже прошёл октябрь. С тех пор, как ушла Валентина Викуловна у них побывало ещё три сиделки. Одна ушла на следующий день, после того, как Анна Ефимовна, обозвав её неприличными словами, вылила на постель миску супа; вторая выдержала три дня и убежала, укушенная беспокойной старушкой при попытке спасти терзаемую ею наволочку; третья выдержала две недели, но была изгнана Николаем Александровичем, когда, вернувшись неожиданно рано, он застал её в подвале за дегустацией своего вина. Все трое, естественно, не получили за работу ни рубля.